Удивительные истории о словах самых разных. Книга о том, ЧТО мы говорим, сами того не ведая - Виталий Бабенко

Из крупных ученых на этом ужине один философ Сократ, но и остальные тоже достойные люди – политик и полководец Алкивиад, комедиограф Аристофан, драматург Агафон, прочие серьезные мужи. Что эти мужи делают за ужином? Конечно, едят (какие именно яства, Платон не сообщает, во всем диалоге – ни единого упоминания конкретного блюда). Но больше – пьют, поскольку ради возлияний они и собрались. Пьют, разумеется, вино, предварительно договорившись об определенной сдержанности: «…все сошлись на том, чтобы на сегодняшнем пиру допьяна не напиваться, а пить просто так, для своего удовольствия»24.

Умеренность – вещь хорошая, однако не всегда достижимая. В конце ужина компания все-таки напивается: «Тут поднялся страшный шум, и пить уже пришлось без всякого порядка, вино полилось рекой»25.

Не буду пересказывать, о чем достойные мужи говорили за ужином, – это совершенно особая тема. Замечу лишь, что выражение «платоническая любовь» рождено именно этим диалогом Платона, и возвышенный смысл – «любовь духовная, свободная от физической чувственности» – оно получило гораздо позднее, в эпоху Ренессанса. То, о чем говорят мужи за ужином, и то, чем они занимаются, мы сейчас не назвали бы «платонической любовью».

Для того чтобы правильно оценить слово «симпозиум», сказано уже достаточно: «пить… для своего удовольствия», «вино полилось рекой». Все верно: «симпосион» – это… пьянка, попойка, и никакого другого смысла слова греки даже не предполагали.

«Сим-» – греческая приставка, означающая «вместе, совместно», а «-посион» – производное от глагола «пинейн», «пить» (собственно, корень здесь только «-по-», «-сион» – не более чем суффикс). Если кому-то не нравится, что в одном случае «-по-», а в другом «пи-», поясню: есть и более древняя форма глагола «пить». На эолийском диалекте древнегреческого языка «пить» выражалось словом «понен».

Совместное питиё – вот что такое «Симпосион» (Συμποσιον).

На русский язык этот диалог Платона перевел великолепный переводчик и блестящий филолог Соломон Константинович Апт (1921–2010). Он и дал название «Пир» – вполне соответствующее: ведь, как мы уже знаем, существительное «пир» в русском языке тоже произведено от глагола «пить».

Но точнее все же – «пирушка». Или даже «попойка».

А знаете, как назывался главный на греческом «симпосионе»? Руководитель застолья? Тот, кого мы назвали бы словом «тамада», пришедшим к нам из грузинского языка, а в грузинский – из персидского? О, это очень красивое слово. Симпосиарх! Жаль, что оно в наши края так и не залетело…

Слово «симпозиум», конечно, уже никогда не потеряет своего научного значения. Но иметь представление о том, откуда оно взялось, все же надо. Хотя бы для корректности словоупотребления. Например, на одном из сайтов я прочитал о мероприятии в Новосибирске, получившем название «Симпозиум каменной скульптуры на темы песен Высоцкого». Прочитал – и содрогнулся. Страшное это дело – симпосион каменных изваяний… Слово «симпозиум» просто заставляет взглянуть придирчивым взором на другие научные термины. Как правило, ничего смешного в них нет, но вот забавные истории со словами случаются. Явный пример этого – то, что произошло с термином

Собственно говоря, с самим электроном все в порядке. Это стабильная, отрицательно заряженная элементарная частица. То, что она стабильная, – хорошо. То, что она имеет отрицательный заряд, – тоже хорошо: иначе не было бы никакого электрического тока.

Слово «электрон» тоже не вызывает никаких сомнений: так древние греки называли янтарь (ἤλεκτρον). Кстати, почему называли – неясно: истоки слова теряются в тумане времен. «Электрон» встречается у Гомера, Гесиода, Геродота и других древних авторов. Один из переводов слова – «бледное золото»: помимо янтаря, «электрон» обозначал сплав золота (4 части) и серебра (1 часть). Корень – «электр-», «-он» – суффикс. Вопросы есть? Вопросов нет.

Древние греки прекрасно знали, что янтарь может притягивать к себе мелкие предметы – если потереть его, например, о шерсть. Знали, а объяснить не могли.

Объяснение – хотя бы предварительное – нашлось только в конце XVI – начале XVII века. Современник Шекспира, видный английский физик (и, кстати, придворный врач Елизаветы I и Якова I) Уильям Гильберт (1544– 1603) на рубеже столетий выпустил труд под названием «О магните, магнитных телах и большом магните – Земле» (1600). Там он рассказал, что не только янтарь, но и другие вещества обладают особой силой, способной притягивать мелкие предметы. В честь янтаря он назвал такие явления «электрикус» (electricus), что можно перевести как «напоминающие янтарь». В 1640 году британский медик и замечательный писатель Томас Браун (1605–1682) сконструировал в английском языке прилагательное «электрик» (electric), «электрический», а спустя несколько лет появилось и существительное «электрисити» (electricity), «электричество». Слово родилось.

Потребовались еще два века, чтобы сложилась теория электромагнетизма (о вкладе великого Джеймса Максвелла, совершившего научную революцию, можно писать много, но не здесь), и наконец английский физик и математик Джордж Джонстон Стоуни (1826–1911) сначала указал на существование элементарного электрического заряда (1874), затем вычислил его величину (1881), а спустя еще десять лет придумал, как его назвать. Ничего лучше греческого слова «электрон», обозначающего, как мы знаем, янтарь, Стоуни не нашел. В 1891 году элементарная частица электрон обрела свое имя.

Этимологи, изучающие происхождение научных терминов, могут меня поправить. Мол, Стоуни поступил иначе: он взял часть слова «электрический» – «электр-» – и присоединил к ней окончание «-он», уже закрепленное за названиями одноатомных или многоатомных заряженных частиц: ион, анион, катион. Вот и получился «электрон». Я вправе возразить: Джордж Стоуни хорошо знал греческое название янтаря. И что бы и как бы он ни соединял, итог вышел совершенно определенный: «электрон». То есть в чистом виде греческое «янтарь».