Ангелов в Голливуде не бывает - Валерия Вербинина

Утром на работе я печатала под диктовку Фрэнка Гормана заметки для отдела хроники. Когда после описания кражи в ломбарде пошло сообщение об аварии и последовавшем за ней самоубийстве водителя, я похолодела.

– По документам погибшим оказался некий Джон Сорано, двадцать лет от роду… Тат, почему ты остановилась?

– Сорано или Серано, Фрэнк?

– Может быть, Серано. Ну пиши Серано, если тебе так хочется.

– Что значит – мне хочется? – возмутилась я. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?

Больше всего мне в тот момент хотелось, чтобы происходящее оказалось сном.

– Ты что, его знала? – с любопытством спросил репортер.

– А ты не знал? Джонни Серано – это сын портнихи, которая шила для твоей жены!

– Да? – равнодушно промолвил Фрэнк, почесывая голову. – Ну и что?

– Ты сказал, что с ним была Мэй Финли. Пассажирка, которая погибла в результате аварии. Фрэнк, ты уверен, что ее звали именно так?

Я была близка к истерике. Если бы репортер полистал свой блокнот и сконфуженно признался, что в машине была вовсе не Мэй Финли, а неизвестная мне женщина, можно было бы счесть, что речь идет о других людях. Боже, боже, пожалуйста, сделай так, чтобы это был не Джонни, чтобы…

– Да я точно записал, – пожал плечами Фрэнк. – Мэй Финли, двадцать пять лет, и Джон Сорано – ну, разве что насчет фамилии парня я мог дать маху. Да какая разница, – заключил он, – все равно это обычное сообщение строк на десять…

Я не знаю, как я допечатала ту проклятую заметку, после которой последовали еще пять других, а потом пришел один из редакторов и потребовал срочно перепечатать статью с его правками. Я пробормотала, что мне надо отлучиться на пять минут, бросилась к свободному телефону и дрожащим голосом продиктовала телефонистке номер Розы. На том конце провода долго не отвечали. Наконец трубку сняла служанка Мария.

– Я могу поговорить с Розой? – отчаянно выкрикнула я.

– Хозяйка не может ни с кем сейчас говорить, – промолвила Мария своим низким голосом с густейшим итальянским акцентом. – У нас горе.

– Так Джонни и в самом деле…

У меня не хватило сил закончить фразу.

– Вы уже слышали? Да, он умер.

Я уловила в трубке отзвуки мужского голоса – кто-то вошел в комнату на другом конце города и заговорил с Марией.

– Это Тони? Мария, дай мне его, пожалуйста…

Мария объяснила ему по-итальянски, кто звонит. Должно быть, он сразу же взял у нее трубку, потому что уже через мгновение я услышала его голос:

– Алло!

– Тони, неужели это правда? – вырвалось у меня. – Я просто поверить не могу… Как он мог?

– Ты меня спрашиваешь? – мрачно спросил Тони.

– Прости, пожалуйста, – пробормотала я.

Он вздохнул, видимо, пытаясь подобрать какие-то слова – и не находя ни одного.

– Мы всю ночь не спали, – сказал он. – Мама только что уснула. Лучия уговорила ее лечь.

– Лучия тоже у вас?

– Конечно.

Вот, значит, как. А мне даже никто ничего не сказал. Впрочем, чему я удивляюсь – ведь для них я была никто.

– Прости, я не могу сейчас говорить, – сказал Тони. – Если сможешь, приезжай, пожалуйста. Любая поддержка нам очень нужна.

– Конечно, – воскликнула я, – я приеду, как только освобожусь!

Едва рабочий день закончился, я поспешила к своему автомобилю и даже не сняла нарукавники, которые обычно надевают машинистки, чтобы предохранить одежду от преждевременного стирания и летящей с лент машинок черной пыли. Только уловив чей-то вопросительный взгляд в доме Серано, я опомнилась, поспешно сняла их и убрала в сумочку.

Ателье было закрыто, но в дверь то и дело звонили все новые и новые люди, которые пришли выразить свои соболезнования и спросить, не могут ли они чем-то помочь. Роза сидела в гостиной в очень красивом черном платье, отделанном кружевом. Черты ее лица словно стали суше, углы рта трагически оттянулись книзу, глаза поражали нездоровым, каким-то нездешним блеском, и в волосах стали явственно видны тонкие седые пряди. Мне казалось, что мою скорбь не выразят и тысячи слов, но в действительности меня хватило только на беспомощное:

– Миссис Серано, мне так жаль… Так жаль!

Она распахнула объятия, и я бросилась к ней и зарыдала у нее на плече. Потом кто-то отвел меня и усадил в углу, и, вытирая слезы, я увидела, что это Лучия, находившаяся на последних неделях беременности. Она сильно располнела и еле передвигала распухшие ноги, и мне стало стыдно.

– Лучия, простите, ради бога, что я причиняю столько хлопот… Может быть, вам лучше сесть? – Говоря, я поднялась с места.

– Нет-нет, не волнуйтесь, со мной все хорошо, – замахала она руками.

– Вы уверены?

– Ну конечно, уверена.

Отец Розы находился тут же, и меня поразило потерянное выражение его лица. Что он должен был чувствовать, потеряв внука, которого любил и которым в глубине души наверняка гордился? Луиджи отошел к окну и, думая, что его никто не видит, достал платок и вытер набежавшие слезы. Мне хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, но я могла только плакать, как он.

Вошел Винс, суровый, со складками у рта, которые состарили его. Роза говорила с какими-то посетителями, и он подошел к жене.

– Ну что? – спросила она, с тревогой понизив голос. – Он согласился?

Ее муж коротко мотнул головой.

– Нет.

– Ужасно, – растерянно пробормотала Лучия, и ее нижняя губа задрожала. – Что же теперь будет?

– Не знаю, – мрачно ответил Винс.

Из дверей, которые вели в столовую, показался Тони, за которым шли Лео и Рэй. Мы обменялись приветствиями, и я не могла удержаться от скверной мысли, что променяла бы одного Джонни Серано на всех его братьев, родных и двоюродных. Чтобы он мог сказать мне «Добрый вечер, мисс» – вместо них. Я бы даже согласилась снова видеть его рядом с Мэй, лишь бы он остался жив…

– Ты не позвонил, – сказал Тони, подходя к старшему брату. – Значит – нет?

– Что я могу поделать? – завелся Винс. – Священник в своем праве! Церковь не приемлет самоубийц!

– Ага, а что самоубийца твой родной брат, ты уже забыл?

– Ты спятил? – возмутился Винс. – Джонни был лучшим из нас! Как я могу его забыть?

– Что случилось? – спросила я. Меня оскорбляла эта перепалка в доме, где еще витал дух Джонни и где в каждой комнате оставались вещи, которых он касался и которые только вчера принадлежали ему.

– Священник отказывается хоронить Джонни, – сказал Рэй. – Потому что тот покончил с собой.