Простишь — не простишь - Валери Тонг Куонг

Я не знал, радоваться мне или горевать. Он спотыкался, мямлил с виноватым пристыженным видом, будто пятилетний ребенок, разбивший вазу. Как и предсказывала доктор Начева.

Вдруг он совсем съежился, жалобно заглянул мне в глаза.

– Прости меня, папа…

– Боже! За что?

– Ты не сердишься? Ведь мы не закончили заниматься…

Он замялся, умолк.

– Марго, расскажи папе про наши гонки…

– Гонки? Какие гонки? Вы же поехали за подсолнухами для мамы…

Я обернулся и вопросительно глянул на Маргерит. Она прислонилась к стене, бледная как смерть. И руки спрятала за спину.

– Объясни, что все это значит? Что за гонки такие, а?

У нее задергались губы, потом плечи затряслись, наконец, ее всю охватила дрожь. Она выбежала в коридор. Я догнал ее, схватил за руку.

– Отвечай, Маргерит! Ты сказала, что Мило попросил тебя съездить за цветами для мамы, а он про гонки толкует… Как же так? Кому мне верить?

– Я не хотела, я не думала, – она опять залилась слезами. – Ты же знаешь, я люблю Мило всей душой, больше всех! Кто же знал, что такое случится? Ты сам виноват! Зачем вдруг завел речь про античность? Какая муха тебя укусила? Это ты нарочно придумал, чтоб меня подловить?

– Я же и виноват! Приехали! Совсем спятила! Подловить тебя? Зачем? На чем? Ничего не понимаю. Говори ясней! При чем тут гонки?

– Мило сказал правду. Он честно сделал все, как ты велел. Античность! Блестящая идея! Твоя тетя – настоящий археолог, тебе крупно повезло! Английского тебе мало?!

Чем больше она нервничала, чем громче кричала, тем спокойнее я становился. Холодная ярость заполняла меня, пульсировала внутри.

– Успокойся, Маргерит, и расскажи все по порядку. Никак не пойму, чем тебе не угодила античность и чего ради мне тебя подлавливать. Но об этом после. Сначала я хочу знать, что именно произошло в тот злосчастный день. Говори!

– Я предложила устроить соревнование, пообещала дать мои часы с хронометром. Он ехал с горы. Быстро. Мило всегда быстро ездит. Не знаю, что случилось. Солнце светило в глаза, слепило. Под колесо попал камешек. Или рытвина. Я не поняла, почему он упал. Вот и все.

Вот и все, говоришь?

Вот и все?

Верно ли я понял? Тебе, Маргерит, поручили позаниматься с нашим сыном. По какой-то загадочной и едва ли уважительной причине история античности оказалась для тебя слишком сложной. Ты придумала гонки, нарочно отвлекла мальчика от занятий, чтобы твое невежество не обнаружилось…

Верно ли я понял? Мой сын был на волосок от смерти по твоей милости, Маргерит? А теперь он лежит в больнице, не может встать, с трудом говорит… Может быть, отныне «освоение школьной программы для него – непосильная задача».

Верно ли я понял? В довершение всех бед ты солгала, будто это он упросил тебя поехать за цветами для мамы, а ты не смогла ему отказать. С больной головы на здоровую, так? Пусть думают, что двенадцатилетний мальчик сам за все в ответе. Пусть его мать сходит с ума от чувства вины.

Верно ли я понял? Ты и раньше казалась законченной эгоисткой, беспардонной, назойливой, капризной, непредсказуемой. Но оказалась еще и подлой, лживой, трусливой, ненормальной, опасной.

Знаешь, что я чувствую? Дикую ненависть. Глубокую, мощную, сокрушительную. Я за себя не ручаюсь. Катись отсюда, пока цела! Вон! Подальше от больницы. Пока не случилось непоправимое. Исчезни! Не попадайся мне на глаза. Я еще держу себя в руках, но сам не знаю, что сотворю с тобой через секунду.

Маргерит

Внутри у меня шла ожесточенная борьба. Противоположные мнения сталкивались, усложнялись, ветвились, пересекались, вытесняли одно другое. Кто же виноват на самом деле?

Я виновата. Это я сманила Мило на прогулку, предложила устроить гонки, посулила хронометр, который так ему нравился…

Лино виноват. Если б ему вдруг моча в голову не ударила, мы бы спокойно сидели дома. Я бы не стала выкручиваться, отлынивать от занятий. Он заявил, будто не думал меня подлавливать. Как же, как же! Знаем! Просто не хочет признавать себя соучастником преступления с отягчающими обстоятельствами. Потому и отрицает злой умысел, защищается, пытается обелить себя.

Мама виновата. Она считает меня ребенком и никогда никуда не берет с собой. Поехали бы все вместе за проклятой плиткой для бассейна, и беды не случилось бы…

Ладно, не спорю. В конце концов, виновата я одна. Всегда крайняя, всегда последняя. Слабое звено. Вечный стрелочник.

Однако нет худа без добра, верно? Теперь, Лино, ты с полным правом дал волю ненависти. Высказал мне в лицо все, что накопилось, не стеснялся в выражениях, указал на дверь.

И я больше не буду стесняться, отплачу тебе той же монетой. Прежде я скрывала рану, что ты мне нанес, из любви к Селесте, из любви к Мило. Думаешь, легко постоянно лгать? Думаешь, легко изгнать дурные воспоминания?

В ту проклятую гнусную ночь ты похоронил меня заживо, без ножа зарезал. Показал, что ничем не отличаешься от остальных.

Черт! Мне было всего пятнадцать!

Уже тогда я готова была отдаться первому встречному, лишь бы понять, чего я достойна: любви или поругания. Нелепое гибельное стремление! В моем сердце зияла дыра, и каждый последующий отрицательный опыт разъедал ее еще больше, усиливал отчаяние.

Мне не было четырех, когда умер мой отец. Ты, Лино, назвался моим братом. Ты должен был стать мне защитником, надежным и бескорыстным. Опорой.

Опора рухнула. Хорош брат! Сам на меня напал.

Я поняла, что никто меня не защитит, никто не пощадит. Так и живу с этой правдой. Не могу избавиться ни от нее, ни от тебя.

По твоей вине я все время врала Селесте. Мое признание ее убило бы. Представь, каково обманывать единственного человека, которым дорожишь, единственного, кто дорожит тобой?

Я все откладывала: «Не сейчас, лучше подожду. Ей нужно прийти в себя, окрепнуть». А потом узнала, что сестра беременна. И решила вообще ничего не говорить. С тех пор прошло тринадцать лет. За все эти годы ты хоть раз подумал, как я справляюсь? Хоть раз пожалел жертву своего преступления?

Вот Селеста заметила, что со мною что-то не так. Селеста беспокоилась. Однажды спросила, когда мы были одни:

– Ты у нас такая красавица! Почему же никак не найдешь себе подходящую пару?

Лишь случайные свидания на одну ночь. Грязь, разврат. Один секс, никакой любви. Я заплатила страшную цену. Не только ты виноват, согласна. Я увлеклась саморазрушением задолго до твоего посягательства. Но именно ты лишил меня последней надежды.

У нас давно есть общий секрет, разделим теперь и общую ненависть. Дадим себе волю, откроем шлюзы. Пускай поток злобы сметет все и вся. Отныне мы можем враждовать у всех на виду! Это ли не утешение, это ли не спасение?