Я один, ты одна... - Лора Патрик

— Ты не хочешь попробовать пирога? — спросил Николас. — Очень вкусный.

— Я не голодна. Я растолстею, если каждый день буду столько есть.

— Телу нужна пища.

— Знаю. Но не в таких количествах.

— Так ты долго не протянешь.

— Ты не выживешь меня отсюда. — Хэлен села напротив него. — И давай лучше обсудим справедливое разделение труда.

— Ты собираешься пасти скот?

— Я не знаю. Выскажи свое мнение. — Хэлен с надеждой посмотрела на Николаса.

Ковбой нахмурился.

— Мое мнение? Тебе надо вернуться в Нью-Йорк.

Хэлен покачала головой.

— Ты, наверное, получал жалованье за свою работу. Я знаю, что Юлиус платил тебе, а теперь ты работаешь бесплатно.

— Я владею половиной ранчо, — напомнил ковбой. — Юлиус деньгами платил мне немного. В основном скотом. Значительная часть стада — моя.

— То есть в действительности я владею не половиной?

— Твоя собственность — половина имущества и половина из более чем двух третей стада. А я должен платить тебе ренту за пастбище.

— Не глупи.

Николас немного поколебался, покраснел и посмотрел в сторону.

— Юлиус вел книги учета и делал записи, — сказал он, кивая на шкаф с выдвижными ящиками, стоявший в углу кухни. — Он записывал, сколько у нас скота, кого продать, кого — нет, сколько телят и в какой они форме. Он делал это мастерски. Ты можешь просмотреть записи. Посмотрим, сумеешь ли ты разобраться, где у скота голова, а где — хвост.

— Я занесу все данные в картотеку.

— В картотеку?! Зачем?

— Так удобнее.

Николас недоверчиво хмыкнул.

— Пойдем, — предложила Хэлен. — Я покажу тебе, как ею пользоваться.

— Я не могу. Мне нужно работать.

— Но уже стемнело.

— Это неважно. Я пошел.

После его ухода Хэлен решила пойти спать. Но вместо того, чтобы отправиться в комнату Юлиуса, она повернула в другую сторону, открыв дверь в свою старую спальню. В комнату, которую только что оставил Николас.

Она оглядела в окно двор, конюшню, сарай, сторожку. Свет не горел. Николас, наверное, спал, точно так же, как спал двенадцать лет назад, когда она, юная мечтательная девчонка, стояла здесь каждую ночь, пристально глядя на место, где, как она знала, лежал ковбой.

Она хотела лечь вместе с ним, спать с ним, любить его и просыпаться в его объятиях.

Хэлен по-прежнему хотела этого.

И он тоже хотел. Сегодня Николас сам подтвердил это. И его слова не вызывали сомнений. Проблема была лишь в том, что она хотела намного больше.

Хэлен занимала все его мысли. И с каждым днем становилось все труднее делать вид, что ничего не происходит.

Конечно, густая темная зелень сосен и елей осталась прежней, листья осины постепенно блекли. Колючая проволока изгороди оставалась колючей проволокой, как на нее ни посмотри. И скот по-прежнему отнимал почти все время Николаса.

Но вечером, когда он приходил домой ужинать, его ждала Хэлен.

Полы из широких сосновых досок были отскоблены до белизны. Где-то на чердаке она откопала пару ковров ручной работы, проветрила их и расстелила на полу гостиной. На стенах и вдоль лестницы, ведущей в холл, появлялись все новые фотографии. И в один прекрасный момент Николас увидел рядом с фотографией родителей Хэлен свое изображение.

Однажды Ник застал Хэлен за очень интересным занятием: она разбирала бумаги Юлиуса и уже отыскала кое-что о подвигах Николаса на родео. Он пришел в неописуемый ужас, увидев, как сосредоточенно Хэлен все это изучала. После этого обыска он боялся найти бумаги в жутком беспорядке, но его опасения были напрасными: все вырезки оказались в рамках на стене его прежней спальни. Хэлен за руку притащила Николаса посмотреть на них.

— Это музей, — сообщила она. — Все, что у меня есть, пока ты не придешь в себя и не вернешься домой.

— Я и так дома, — сердито огрызнулся Николас.

Хэлен рассмеялась и взъерошила ему волосы.

Весь вечер ковбой вспоминал прикосновение ее пальцев.

Затем Хэлен развесила гравюры. Николас решил, что у нее хороший вкус, но ей ничего не сказал. Он вообще ничего не комментировал. Ни когда появились гравюры, ни когда заблестели полы, ни когда с кухонного стола исчезла клеенка, замененная скатертью, а на окнах появились новые занавески в желтую полоску.

Тем не менее, Ник все замечал. А ночью, лежа в сторожке и касаясь своих волос, он вспоминал ее пальцы, а касаясь рта, вспоминал ее губы.

Это была самая настоящая любовная пытка.

Хэлен заявила, что нашла себе работу.

— Работу? Где?

Дело происходило за обедом, и Николас чуть не подавился.

— Не постоянную, — сказала Хэлен, — только три дня в неделю. Мы организуем в городе библиотеку. Для начала мы принимаем пожертвования. Я тоже собираюсь принести кое-что из книг Юлиуса: беллетристику, книги по сельскому хозяйству и конезаводству. Если ты, конечно, не возражаешь, — быстро добавила она.

— Я? А я-то тут при чем? — Хэлен Хэмфри может пожертвовать все, что угодно включая и ее свободное время. Чем меньше он будет ее видеть, тем лучше.

— Половина твоя, — напомнила ему Хэлен. — Мы же партнеры.

Николас со стоном закрыл глаза.

Сейчас он сидел на кухне и торопливо ужинал, зная, что ему нужно уходить как можно быстрее, уходить, чтобы не поддаваться соблазну дотронуться до Хэлен, поцеловать ее.

Случайное прикосновение к его руке, когда она хотела ему что-то показать. Случайное касание ее волос, ее груди, когда они пропускали друг друга в узкий дверной проем. Этого было достаточно, чтобы мужчине захотелось выпить.

Хэлен могла спровоцировать его простым замечанием. А она, как назло, говорила возмутительные вещи. Сегодня вечером, например.

Николас стоял на стремянке и привинчивал к стене карниз для занавесок, радуясь, что здесь не может быть никаких случайных прикосновений, когда Хэлен сказала:

— Мы сегодня получили необычное пожертвование для библиотеки.

— Хм… — Николас не повернулся.

— «Все о мужских брюках».

Ковбой чуть не выронил отвертку.

— Это оказалось так интересно, — непринужденно продолжала Хэлен. — Там была обычная одежда, плавки и, разумеется, белье. Мужчинам не слишком идут слаксы. Но джинсы… — послышался приглушенный вздох удовольствия. — Некоторые из них весьма впечатляющи.

— Хэ-лен! — сквозь зубы прорычал Николас.