Месть самураев - Михаил Белозеров

– Рот закрой.

– Ага… – и Язаки послушно щелкнул зубами.

Руки у него, что говорится, опустились. Не было сил ни сопротивляться, ни даже говорить. В голове крутились несколько вариантов развития событий. Можно было сказать, что он любит кантё всей душой и всегда любил – с того самого момента, как взошел на борт джонки, и признает его власть над собой. А сражался он просто так, – потому что все сражались. Можно было попросить прощения и вообще, пасть в ноги, целовать его сандалии и, главное, сказать, что с этого момента он будет служить только ему – кантё Гампэй – всегда, верой и правдой до конца дней своих. Еще как вариант захотелось куда-нибудь убежать, закопаться, спрятаться и забыть все это, особенно страшное лицо кантё, как дурной сон. Зачем они сюда с Бугэй пришли, Язаки забыл напрочь.

– Вот что, бакаяро, – зло произнес кантё. – Если поможете – не умрете! Ялик цел?

Целая кокой понадобилась Язаки и Бугэй, чтобы осознать вопрос.

– Цел, таратиси кими, цел! – обрадовались они.

– На палубе. Только ящиками завален… – прочистив горло, добавил Бугэй.

– Ты ли это, повар? – спросил кантё, вглядываясь в распухшее, черное лицо Бугэй. – Что-то я тебя не узнаю.

– Я, таратиси кими, я… Ваши собачки покусали.

Кантё Гампэй засмеялся так, словно пролаял:

– Бог шельму метит! А я надеялся, что Натабура! Хотел с ним расквитаться. Но, видать, в следующий раз.

– Да, таратиси кими, да… – Бугэй поклонился.

– Отлично. Дождемся, когда Акинобу пойдет сменяться.

– Сейчас, уже недолго, – подобострастно сообщил Язаки и почувствовал, что льстиво улыбается.

Накануне он услышал разговор между Акинобу и Натабурой и был в курсе дела, когда чья вахта начинается.

– Если все пойдет нормально, ты, – кантё ткнул пальцем в Бугэй, – получишь полный расчет. А ты, – кантё посмотрел на Язаки так, что он едва удерживал себя оттого, чтобы не упасть на колени и не попросить прощения у грозного капитана, – ты получишь один рё. И поверь, это очень хорошая цена за то, что ты хотел ограбить меня.

– Да, сэйса, – пролепетал Язаки.

Он совершенно забыл, что за поясом у него торчит тот самый меч, который он взял у каменного генерала и которым накануне хвастался перед всеми.

– Ну и отлично. А теперь иди посмотри, что делает Акинобу!

Язаки послушно покинул каюту и заглянул на мостик.

– Его нет, – сообщил он в приоткрытую дверь, не зная, радоваться ему или нет.

– Идите приготовьте ялик. И не шуметь там! А то зарежу!

Дружки отправились на палубу.

– Может, сбежим? – предложил Язаки.

Но сговориться они не успели. Страшная тень кантё надвинулась на них. Капитан тащил огромный мешок. Только теперь Язаки пожалел, что не обладает такой же волей, как его самый лучший друг – Натабура. Будь у меня такая воля, я бы все драгоценности вмиг отобрал, подумал он, перетаскивая эти демонские ящики с гвоздями, которыми был завален ялик.

А Бугэй понял, что самый главный тайник он так и не обнаружил, и сердце его заныло от дурного предчувствия: мечта о харчевне таяла как утренний туман. Осталась еще маленькая надежда, что благородный кантё Гампэй проявит великодушие и добавит пару рё за верность к той сумме, которую обещал.

– Шевелитесь! – приказал кантё, словно ненароком показывая широкий кривой нож.

Он понимал, что чем дольше они будут возиться, тем быстрее придут в себя.

Кряхтя и помогая друг другу так, словно взялись тушить пожар, Язаки и Бугэй перевернули ялик, подтащили его к дырке ограждения и столкнули на воду. Бугэй держал носовой конец. Сразу стало слышно, как под яликом журчит вода.

Грозный кантё бросил в ялик мешок, затем прыгнул сам и скомандовал:

– Отпускайте! – и сразу пропал в темноте.

Через мгновение они услышали короткий злобный смешок, и все.

– А деньги?! – осмелев, в отчаянии крикнул Бугэй.

Они ждали целую кокой, боясь пропустить даже самый слабый звук.

– В каюте… – донеслось издалека.

Тогда они бросились назад. Сталкиваясь лбами и мешая друг другу, перевернули все, что можно было перевернуть, обследовали все стены и балки, но ничего не нашли. Бугэй собрался было прыгнуть в трюм, да Язаки удержал его:

– Опасно! Вдруг там ганива?!

– Ганива всего лишь глиняная собака, – возразил Бугэй, повисая над дырой в сильных руках Язаки. – Отпусти! Слышишь!

– Это ты во всем виноват!

– Я?!! – удивился Бугэй. Подобная мысль даже не приходила ему в голову.

– Глядишь, давно бы все поделили.

– А где ты был со своим оружием? – язвительно осведомился Бугэй, приходя в себя и отступая от отверстия в полу. Ему расхотелось туда прыгать.

– Там же, где и ты со своей жадностью.

– Ах, так! – воскликнул Бугэй, нащупывая на полу обломок древнего меча, которым вполне можно было раскроить Язаки голову.

Мысль, что он не только лишился законного заработка, но и возможности приобрести харчевню, придала Бугэй силу. Он уже замахнулся, чтобы убить Язаки, но в этот момент у них над головой раздались шаги Натабуры, который заступил на вахту.

– Добр твой Бог, – пробормотал Бугэй, опуская меч. – Больше ко мне за добавкой не приходи!

– Очень ты мне нужен, – ответил Язаки, который тоже был страшно зол, но не подавал вида. – Твой капитан теперь Акинобу. Знаешь, кто он?

– Даже если бы и знал, добавки не получишь! – уперся Бугэй.

– А я приду и сам возьму!

– Только попробуй!

– И попробую!

– Попробуй!

– Попробую!

Выпятив грудь, они наскакивали друг на друга, как два петуха.

– Эй! Кто там?! – раздалось у них над головами, и они, опомнившись, притихли.

Потом на дверь каюты что-то полилось. Язаки высунул руку и попробовал на язык:

– Не пойму, дождь, что ли?

Собачка писает, догадался Бугэй, вспомнив об Афра.

Афра давно их учуял. Он решил, что раз хозяин не беспокоится, то чего колотиться, ведь это же свои: Язаки и Бугэй. Спорят. Наверное, из-за еды. Могли бы и поделиться. В знак презрения подошел и поднял лапу на то место, где, по его расчетам, в каюте находились спорщики.

Мысль, что их ночные проделки могут быть раскрыты, заставила Язаки и Бугэй на цыпочках покинуть капитанскую каюту и отправиться по своим местам. Потревоженная курица возмущенно прокудахтала им вслед.

Натабура больше ничего не услышал, кроме шелеста ветра в шкотах и плеска волн под кормой, и подумал, что возвращаться на родину всегда приятно, даже после самых тяжелых испытаний.