Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

…Укрыта даль в голубизне;

Растенья счастливы вдвойне:

Свежо дыханье почвы влажной…[15]

Джулия втайне затрепетала, но держала себя в руках: она не вскочила, не закричала: «Ах, ах, ах! Вот это да!», не столкнула метрдотеля в пруд с лилиями. Оставшись сидеть, как положено воспитанной девушке двадцати одного года, она трепетала, но втайне.

Держа в руке салфетку, Фил встал:

— Здравствуй, Дик!

— Привет, Фил!

Это и был тот красавец; Фил сделал пару шагов вперед, и они завели разговор в стороне от Джулии.

— …видел Картера и Китти в Испании…

— …перевел в Бременский…

— …поэтому я и собирался…

Молодой человек последовал за метрдотелем, а Фил вернулся на свое место.

— Кто это? — требовательно спросила она.

— Так, один знакомый, Дик Рэгленд.

— Никого красивее не встречала.

— Да, он хорош, — согласился Фил без всякого энтузиазма.

— Хорош? Да он архангел, горный лев, так бы и съела. Почему ты мне его не представил?

— Потому, что нет в Париже американца с худшей репутацией, чем у него.

— Чепуха, на него определенно клевещут. Все это сплошные домыслы, происки толпы ревнивых мужей, чьи жены одним глазком посмотрели в его сторону. Да ведь этот молодой человек ни в чем не замешан, разве что возглавил кавалерийскую атаку и спас тонущих детей.

— Но факт остается фактом: его нигде не принимают; и не из-за одного конкретного случая, а из-за тысячи.

— Что за случаи?

— Самые разные. Пьянки, женщины, тюрьмы, скандалы, авария со смертельным исходом, лень, никчемное…

— Не верю ни единому слову, — заявила Джулия. — Боже мой, он чертовски привлекателен. Да ты и сам, беседуя с ним, явно думал о том же.

— Допустим, — неохотно признал он. — Как и у многих алкоголиков, у него есть определенный шарм. Предавался бы своим порокам втихую, так ведь нет. Стоит отнестись к нему по-человечески, ввести в общество, как он непременно выльет тарелку супа на спину хозяйки дома, полезет с поцелуями к прислуге и отключится в собачьей конуре. Но он зарвался. Насолил всем, доброхотов больше не осталось.

— Осталась я, — сказала Джулия.

Осталась Джулия, у которой было чуть больше достоинств, чем требовалось, — порой она даже огорчалась от своих преимуществ. За все, что дается сверх миловидной внешности, приходится платить: иначе говоря, те качества, что могли бы заменить красоту, становятся обременительными, когда ей сопутствуют. Одного лучистого взгляда карих глаз Джулии хватало с лихвой, но к нему добавлялся отблеск пытливого ума; безотказное чутье на любую нелепость заслоняло мягкий рельеф губ, а точеная фигурка выглядела бы еще прелестней в расслабленной и эффектной позе, но Джулия, выполняя строгие наказы отца, всегда держала спину.

Пару раз ей встречались идеальные молодые люди под стать ей самой, «дары приносящие», но те производили впечатление косных субъектов, не способных к дальнейшему развитию. Вместе с тем она заметила, что люди масштабные в начале своего пути угловаты и колючи, но по молодости лет отказывалась с этим считаться. Итак, напротив сидел этот высокомерный, самовлюбленный Фил Хоффман, но он обещал стать блестящим адвокатом, да к тому же не раздумывая последовал за ней в Париж. Фил был ничем не хуже других, разве что слишком много о себе мнил, будучи сыном шефа полиции.

— Сегодня вечером я уезжаю в Лондон, а в среду отплываю домой, — сказал он. — Ты же все лето проведешь в Европе, где какой-нибудь ловелас, который через пару недель сменится другим, будет нашептывать тебе на ушко всякие пошлости.

— Вот когда ты ответишь за подобные шутки, тогда тебя можно будет воспринимать всерьез, — сказала Джулия. — Чтобы искупить свою вину, будь любезен, представь мне этого Рэгленда.

— Но у меня остаются какие-то три часа! — запротестовал он.

— Я дала тебе целых три дня в надежде, что ты возьмешь верный тон. Хотя бы из вежливости пригласи своего знакомого за наш столик на чашку кофе.

Когда Дик Рэгленд подсел к ним, у Джулии вырвался легкий удовлетворенный вздох. Этого молодого человека отличали прекрасные пропорции, ровный загар, светлые волосы, одухотворенное лицо. Говорил он негромко, но пылко, с легкими нотками бесшабашного, как могло показаться, отчаяния; под его взглядом Джулия ощущала себя красавицей. На протяжении получаса их фразы мило растворялись в ароматах фиалок, подснежников и незабудок, а ее интерес к нему возрастал с каждой минутой. Она даже обрадовалась, когда Фил сказал:

— Чуть не забыл: мне еще нужно получить свою английскую визу. Вопреки здравому смыслу придется оставить вас, двух неразумных голубков, наедине. Приезжайте к пяти на вокзал Сен-Лазар меня проводить, хорошо?

Он посмотрел на Джулию в надежде услышать: «Я с тобой». Она понимала, что ей незачем оставаться наедине с чужим человеком, но он, как оказалось, был способен ее рассмешить, а ей в последнее время нечасто доводилось смеяться вслух, поэтому она сказала:

— Я немного задержусь, здесь так приятно, по-весеннему свежо.

Когда Фил ушел, Дик Рэгленд предложил заказать, как он выразился, «финь-шампань».

— Я слышала, о вас идет дурная слава, — проговорилась она.

— Просто кошмар. Никто не желает появляться со мной на людях. Хотите, я приклею свои накладные усы?

— Как странно, — продолжила она. — Не вы ли сами отрубаете все концы? Знаете, прежде чем вас представить, Фил вынужден был меня предостеречь. И я могла бы отказаться.

— Но не отказались — почему?

— Потому, что меня привлекла ваша внешность, а репутация огорчила.

На лице его появилось отсутствующее выражение; Джулия поняла: эта фраза звучала так часто, что больше его не трогала.

— Впрочем, это не мое дело, — поспешно сказала она.

Джулия не сознавала того, что новый знакомый, оказавшись изгоем, лишь еще больше ее заинтриговал: не по причине своих разнузданных выходок — ей, весьма далекой от подобных вещей, разнузданные выходки представлялись некой абстракцией, — а по причине их результата, коим было полное одиночество. В ней проснулась первобытная тяга к выходцу из другого племени, из других краев, где царят неведомые ей законы, потому что он сулил кое-что неожиданное: он сулил ей приключение.

— Вот что я вам скажу, — невпопад начал он. — В день пятого июня, когда мне стукнет двадцать восемь, я решил завязать. Напиваться мне больше неинтересно. А я не из тех немногих, кто пьет с толком.