Жданов - Алексей Волынец

Красота местности на Городище, дополнительные возможности в виде кумыса, охоты и рыбалки привлекали горожан… Летом 1917 года мы, студенты-шадринцы, как и в прошлые годы, стремились на Городище, но теперь с нами ходили туда ещё А. Жданов, несколько реже — Н. Уфимцев.

Иногда ходили на выходной день, а иногда уходили в субботу с ночевой.

На Городище А. Жданов был неистощим в остроумных выдумках. Всегда весёлый и жизнерадостный, он становился центром нашей компании.

Особенно мы любили петь хором… Песен знали много. Любили песни на слова Некрасова: "Калистратушку", "В полном разгаре страда деревенская", "Коробушку", "Волга, Волга, весной многоводной…" и др. Пели "Замучен тяжёлой неволей", пели "Варшавянку", песни о С. Разине, об Ермаке, украинские песни, но особенно хорошо исполнялся "Вечерний звон". Андрей был очень музыкальным человеком, в его теноровом исполнении эта прекрасная, полная грусти песня звучала очень хорошо. Хор только помогал, подражая колоколу.

Пели час и два. Замолкнет Городище. А иногда нас окружали дачники, просили спеть песню по заказу…»

Как вспоминает Буткин, хотя среди участников таких посиделок на природе и были «товарищи, которые от рюмочки не отказались бы», пьянок не устраивали, ограничиваясь слабоалкогольным кумысом, популярным в этих краях Южного Урала. По старой традиции — шадринская молодёжь считала её студенческой, наверное, не догадываясь о древнем языческом истоке, — на берегу реки иногда разжигали большой костёр и прыгали через него. Спустя более полувека Буткин вспомнил: «Один раз попытался прыгнуть и Андрей Жданов, но так неудачно, что хотя из костра выбрался самостоятельно, но шинель несколько попортил…»

Вот так, вполне интеллигентно развлекался с друзьями будущий идеолог самой грозной диктатуры XX века. А ведь в его жизни тогда была ещё и гимназистка Зинаида Кондратьева, весеннее знакомство с которой к лету превратилось в настоящую любовь. Увы, подробности их шадринских свиданий нам уже никогда не станут известны — но пусть это и останется личной тайной двух молодых людей тех лет. Впрочем, нам известна одна история, которую девушка Зинаида рассказала юноше Андрею, — на тот момент это оставалось самым страшным приключением юной гимназистки.

За два года до их знакомства, зимой 1915 года, Шадринск потрясло дерзкое ограбление: налётчики в чёрных масках «обнесли» квартиру одного из местных предпринимателей. Целью следующего налёта оказалось домовладение купчихи Павловой. Именно в её доме снимали квартиру в складчину пять гимназисток, среди них сестры Татьяна и Зинаида Кондратьевы. При попытке ограбить кондитерскую Павловой шадринских гангстеров и задержали. К удивлению всего города, главой шайки, именовавшей себя в романтических традициях Серебряного века «пиковыми валетами», был лучший ученик местного реального училища, сын единственного городского адвоката, а наводчицей у «валетов» оказалась одноклассница и соседка Зинаиды по комнате…

В те дни, когда социал-демократ Жданов участвовал в организации Шадринского совета и гулял с любимой на берегу Исети, в недалёком селе Осиновском, где жили родители Зинаиды, местные крестьяне в четверг на Троицкую неделю традиционно отмечали день «лихорадки». В этот своеобразный «праздник» в Осиновку приходили молодые девушки из соседних деревень, наряженные в костюмы всякой нечисти, и вместе с местной молодёжью, тоже замаскированной под чертей и леших, гуляли по селу с песнями и плясками, наигрывая при этом в тазы, вёдра и лукошки. Местное поверье утверждало, что принимающих участие в этом празднике не тронет лихорадка. Совсем рядом сосуществовали мечты о социализме по Марксу и древние, даже не христианские, а ещё полуязыческие обычаи…

В начале июля 1917 года в Петербурге произошли известные июльские события, когда большевики Ленина вместе с союзниками из левых эсеров и анархистов впервые открыто столкнулись с Временным правительством. В провинции это откликнулось резким обострением отношений большевиков и сочувствующих им групп с большинством политических сил, которые всё ещё поддерживали «временных».

Не обошло эхо петроградских событий и лично Жданова. В 1920-е годы он так писал об этом: «В июле 1917 года я был исключён из среды офицеров 139-го пех. полка и обвинён под хохот всего офицерства в большевизме, после чего снял погоны и с этого времени расчёты с офицерским чином считаю законченными».

Здесь товарищ Жданов вновь несколько отлакировал события для придания им большей партийности. В действительности официально он будет демобилизован из армии только в декабре 1917 года. В июле же он был исключён не «из офицеров», а из офицерского собрания — «за унижение чести русского офицерства», выразившееся в слишком дружеских отношениях с рядовыми и симпатиях к большевикам. Исключавшие Жданова офицеры не могли знать, что этот странный двадцатилетний прапорщик со временем получит золотые погоны генерал-полковника, вынесет самую страшную городскую осаду в истории человечества и маршалы сильнейшей армии мира будут первыми отдавать ему честь.

Вероятно, это исключение лишь придало прапорщику большую решимость на избранном им пути. Газета «Исеть» в 108-м номере от 1 августа 1917 года писала: «В субботу, 29 июля, в Шадринске организовалась партия социал-демократов-интернационалистов. Председателем бюро избран А.А. Жданов».

В те дни социал-демократами-интернационалистами именовались «левые меньшевики», сам Ленин аттестовал членов этой фракции «полубольшевиками». Но в условиях провинциального Шадринска фактически это была группа ориентировавшихся на Ленина местных большевиков и близких им меньшевиков. Поэтому в советское время этот день, 29 июля 1917 года, считался официальной датой создания городской большевистской организации.

Местные эсеры в это время были заняты выборами в городскую думу, большевики Жданова в них не участвовали. При этом на предвыборных митингах наш герой всё же призвал поддержать список эсеров, так как другие претенденты на места в гордуме — кадеты и прочие — были, по его мнению, ещё хуже. В итоге эсеры погрязли в предвыборных дрязгах и судах вокруг выборов. К тому же из них стала выделяться фракция левых эсеров, всё более склонявшаяся к лозунгам большевиков.

Так что «большевик», или, по строгим ленинским меркам, тогда ещё «полубольшевик» Жданов был своим человеком в эсеровской газете «Исеть», заменявшей большинству читающих шадринцев окно в мир. Наш герой был одним из постоянных её авторов и любимцем немногочисленной редакции.

Обязанности редактора летом 1917 года исполнял склонный к периодическим запоям эсер Жернаков, которого все знакомые звали просто по отчеству — Евгенич. Провинциальному изданию вечно не хватало корреспондентов и авторов, поэтому раздражительный Евгенич брал для «Исети» статьи и заметки из губернских и центральных газет. Их он вырезал ножницами, и острый на язык Жданов прозвал это привычное занятие редактора «стрижкой».

Николай Буткин подрабатывал в «Исети» секретарём, позднее он так описывал типичный визит нашего героя в редакцию:

«Раза три в неделю приходил А. Жданов. Его приходу Евгенич всегда был рад — он никогда не приходит "пустым", а приносил с собой заметки от солдат или партийцев, всегда острые и злободневные, или садился в комнату № 3, где писал сам.