Планета под следствием - Элизабет Скарборо

Его жесткие слова вызвали удивленный шум.

— Ты, молодой Диего, чужой этой планете, ты не рожден на ней. Откуда тебе знать о ее желаниях? Откуда тебе знать о том, что нужно нам? Ты не понимаешь ни планету, ни нас, ни того, как обстоят дела здесь, в Проходе Мак-Ги, — сурово проговорил Миук, приняв некоторое подобие боевой стойки.

— Возможно, это и так. — Диего смотрел на говорящего без страха; Банни одновременно и гордилась им, и боялась за него. — Но у меня есть песня, которую я хотел спеть вам...

Банни тихонечко облегченно вздохнула. Несомненно, Диего быстро учится. Напряжение ослабело — ровно настолько, чтобы дать понять: люди готовы воспринять песню, но не слова, обращенные против их шаначи. Банни оглядела собравшихся. Только на одном лице она не увидела выражения готовности к защите, перемешанной со страхом. Светловолосый парнишка, Крисак, поначалу показался ей попросту замкнутым и угрюмым, но, пока он слушал Диего, на лице парнишки все отчетливее проступал гнев, обращенный явно не на Диего и не на Банику...

Привычно, так, словно он делал это всю свою жизнь, а не последние несколько месяцев, Диего поднял голову, прикрыл глаза и запел ту песню, которую сложил для лэтчки в Килкуле:

Я появился здесь недавно, и была буря.

Буря была в моем сердце, в уме и в душе.

Я попал в бурю вместе с Лавиллои.

Она спасла меня, когда перевернулись сани.

Она спасла меня, согрев жаром своего сердца.

Она спасла и моего отца — своей мудростью.

Она спасла меня, чтобы я увидел пещеру,

Которой, как все говорят, я не видел.

И все же я видел пещеру, и видел воду,

И видел узоры из воды и ветра.

Я видел — снег сверкал, как россыпь алмазов.

Я видел — ветры кивали мне, воды пели.

А лед отвечал им, и снег смеялся.

Я видел зверей в воде и на суше,

И они тоже смеялись и пели.

Они были добры ко мне

И отвечали на все мои вопросы,

Но я не знаю, о чем я их спрашивал,

И не знаю, что они мне отвечали.

Я знаю пещеру, и ветви, и поющие воды,

Говорящие льды и смеющийся снег -

И вы тоже их знаете. Выслушайте мою песню

И поверьте мне. Потому что я видел

То же, что видели вы.

И я изменился. Слушайте мою песню. Верьте мне!

— Диего — не чужой Сурсу. Планета говорила с ним, — тихо сказала Баника в уважительной тишине, наступившей следом за истинной песней.

— Планета говорит с немногими, — кивнув, проговорила Ива.

— Но здесь, — хрипло заговорил Миук, — планета говорит с Сатоком, и только с ним: мы должны повиноваться ему во имя планеты.

— Хорошо сказано, Миук. — Саток просунул голову в окно, которое сумел открыть совершенно бесшумно; его появление сопровождалось судорожными вздохами изумления. — И хорошо спето, юный путешественник.

Покраснев от смущения. Ива быстро поднялась и открыла дверь: должно быть, ей было стыдно за то, что шаначи был вынужден слушать песню через окно. Банни пришло в голову, что именно так шаначи и узнавал о том, что происходило в его селении.

Войдя в дом, Саток сразу же направился к кровати, на которой сидели Банни и Диего; однако Диего быстро придвинулся к девушке, так что Сатоку пришлось сесть рядом с ним, а не с Банни, как явно намеревался сделать шаначи.

— Итак, юный путешественник, ты думаешь, что планета может говорить разным городам разные вещи? — спросил Саток, пренебрежительно кривя губы.

— Ваш поселок находится рядом с рудниками, а Килкул — нет.

— Однако Лавилла разыскивала новые рудники, когда вы попали в снежную бурю, разве нет?

— Да, но мы были далеко к востоку от Килкула и к северу отсюда, — спокойно ответил Диего. Банни невольно подумала о том, что он умнее, чем шаначи, который явно пытался на чем-нибудь подловить молодого человека.

— И что еще сказала тебе планета, из-за чего ты сложил такую песню?

Диего посмотрел прямо на Сатока, чье лицо приняло весьма угрожающее выражение.

— Планета дала мне слова для песни. Но теперь во рту у меня пересохло; к тому же мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с Ивой Коннелли и поблагодарить ее за подарки, и мы принесли ей ответные дары.

— Ба! — Скривившись, Саток бросил презрительный взгляд на рассаду. — Когда Компания отдаст приказ, у нас не будет времени что-нибудь выращивать.

— Но сейчас время есть, — заговорила Банни, воодушевленная словами Диего. — Дни становятся достаточно длинными, а почва здесь вскоре станет пригодной для посева, так же как и в Килкуле. Компания поставляет нам только консервы и сушеные продукты, а людям нужна свежая пища.

Саток вскочил на ноги.

— Что хорошо для моего народа, буду решать я, а не вы! — Он резко развернулся к Иве. — Ты не примешь их подарки!

Ива выглядела испуганной и потрясенной, но Сатоку явно не было до этого дела:

— Когда планета решит, что вы достойны даров, она даст их вам сама.

Он перевел взгляд на Диего и Банни, над которыми возвышался сейчас как башня:

— Вас сюда не приглашали, — ткнул он толстым указательным пальцем в Диего. — Вы приходите сюда и пытаетесь говорить моим людям, что они должны делать. — Теперь он указывал на Банни, и на лице его промелькнуло странное алчное выражение. — Планета говорит моими устами! Мне дано судить, что хорошо и что плохо для этих людей! Ваша шаначи желает добра, но ей неведомы наши истинные нужды. Завтра, после того как вы отдохнете, я дам вам наставления.

С этими словами он покинул маленький дом, остановившись только на миг, чтобы коротким взглядом окинуть лохматых лошадок. Собравшиеся явно нервничали: некоторые сидели, застыв, глядя в пустоту, других явно била дрожь. Банни дрожала от ярости, Диего закусил губу, из последних сил стараясь сохранить молчание. Он долго смотрел на Банни, потом как-то обмяк и ссутулился, как и остальные посетители маленького домика.

После всего происшедшего Иве с трудом удавалось держать себя в руках. Поведение шаначи смутило ее не меньше, чем поведение гостей. К тому же она злилась на своего мужа. Однако же от той еды, которую Банни и Диего привезли в седельных сумках как дополнение к ужину, она не отказалась.

У Банни совершенно пропал аппетит. Она была зла и к тому же потрясена. Никогда в жизни никто не обращался с ней так грубо — даже ее противные двоюродные братья. К тому же она никогда не думала, что бережно подготовленные подарки Клодах могут быть отвергнуты с таким презрением.

Диего был так же молчалив и так же мало ел, а во взгляде его читалась настороженность.

В эту ночь они устроились спать на полу между двух коек, находившихся дальше всего от очага. Они изрядно замерзли — в Килкуле было так тепло, что им даже не пришло в голову, что здесь могут еще стоять холода, и они не взяли с собой зимних вещей.