Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий - Ли Коварт

на теле. Вы ожидаете, что скоро послышится знакомый стук деревянной тачки. Вы осторожно ощупываете боковую поверхность шеи, пальцы проходят под краем челюстной кости, нервно исследуя ее. Пока ничего не опухло, но кажется, это неизбежно произойдет. Возможно, у вас болит пах, потому что вы часто его трогали, растирали во сне свои складки, дергали их, исследовали в каждый момент уединения. В воздухе воняет мертвечиной, город погряз в ней. Черные мухи заползают в носовые ходы и вылетают из них, и никто больше не совершает обрядов отпевания, кто теперь может оказать такую любезность?

Чума в городе. К сожалению, вы тоже.

Трудно переоценить, как быстро все может измениться. Несколько месяцев город пребывал в атмосфере тихого ужаса, продолжая свою повседневную рутину жизни на фоне шепотков о смерти, которые распространялись по немецким селам. До этого дни сулили надежды и жизнь была исполнена возможностей, вопреки доходившим до вас осторожным слухам из пригорода. Некоторые говорят, что было трудно продолжать идти вперед, когда смерть уже подкрадывалась к порогу. Но не вы. Вам было легче проникнуться идеей отрицания и продолжать заниматься тем, чем для вас всегда была жизнь: рубить дрова, носить воду, варить суп, делать детей, страдать от бессонницы, разжигать костры, жаловаться, напиваться – обычное житейское дерьмо. Прежде чем стать могильщиком, вы проводили дни, ухаживая за неблагодарным стадом шерстяных овец, используя мозолистые руки для обдирания и чистки шерсти. Теперь вы роете большие канавы, чтобы заполнить их вашими соседями, бледные лица которых глядят на вас из грязи, на них бубоны размером с детские кулачки, они сливаются вместе, образуя общую картину горя.

Мэри и ее малыш лежат друг напротив друга в яме, оба серебристо-голубые, это ранняя стадия смерти. Для их воссоединения потребуется, чтобы кто-то спустился в яму, подвинул несколько заблудших ангелов. Тела на дне более старые, вздутые, более плоские. Скороспелые. Ребенок Мэри обречен на вечный покой рядом с матерью, и этого достаточно. Вы не можете вспомнить, кто умер первым, мать или младенец. Вероятно, на этой неделе вы похороните еще кого-то из ее семьи.

Вы уже оцепенели? Некоторым людям требуется пять дней, чтобы умереть, некоторым – три, некоторые уходят в тот же день. Сколько дней вам нужно ждать, чтобы узнать, сколько вам понадобится, чтобы умереть? Йоханнес говорит, что быстрая смерть – это милосердие, но вы не убеждены, что спешить навстречу смерти – лучший способ встретить ее. Разве последний отрезок жизни не стоит того, чтобы его дожить? (Нет, не этот кусочек, не такой.) Гедонисты, которые пьют и трахаются, прокладывая себе путь в ад, встречают последние дни в алкогольном угаре. Вы должны признать, что в их словах есть смысл. Но вы слышите, что это Божья месть. Разве не наш долг – покаяться, чтобы спасти остальных?

Со своей точки на краю города вы слышите негромкий ритмичный шум, который является приятной передышкой от звуков, издаваемых трупами, которые испускают газы и перемещаются по мере того, как бактериальная анархия распространяется по остаткам их жизни. Звуки приближаются, и вы понимаете, что слышите песнопения и шарканье ног. Множества ног.

Подобно черной змее, пересекающей пастбище, сюда идут десятки людей, даже сотни. Возможно, три сотни! В основном это мужчины, они шествуют первыми, женщины – сзади. Плечом к плечу, парами, они шагают в такт к церкви. Вы резко сворачиваете в сторону, заслышав церковные колокола, которые призывно звонят, возвещая о приходе спасения. Теперь вы понимаете, что это такое! Вы слышали о них, об этих немытых странниках, спасающих души проклятых.

Паломники торжественно собираются вокруг каменного здания единственной в городе церкви. Они образуют круг, раздеваются до пояса, становятся в строй. Они маршируют по кругу, пока кто-то не подаст сигнал. По сигналу все падают на землю. Большинство людей ложатся на спину, прогнувшись, с открытыми глазами. Другие скручиваются; некоторые держат руки поднятыми вверх. Один, тот, кто, как вы позже поймете, представлял грешника, давшего ложные показания, поднимает вверх три пальца. Вы внезапно осознаете, что толпа людей собралась вместе, чтобы посмотреть на это. Где цветы, которые вы обычно держите для защиты? Каким уязвимым вы чувствуете себя без них, прямо как во сне.

Возглавляет процессию высокий, худощавый мужчина. Он начинает идти через море разлагающихся тел, внимательно оглядывая странные фигуры, которые они образуют на булыжниках городской площади. Это столичный Мастер, надсмотрщик, тот, кто позволяет унижаться всем, кто хочет унижения. Представьте, что он посредник. Посредник с поганым кнутом.

Мастер проходит через море распростертых у его ног тел и хлещет их. Церковные колокола затихли, и воздух наполнен звуками ударов бича о кожу. Некоторые из его ударов оставляют после себя лишь розовые, пухлые следы насилия, рубцы, которые разбухают изнутри, как пузыри, от которых они призваны избавить. Другие удары плетью наносятся с такой скоростью, что рассекают кожу, как налитый помидор, и тонкий туман крови разлетается в воздухе, смешиваясь с запахами пота, кожных складок и тел. Лица флагеллантов искажаются в морщинистых гримасах отчаяния, или они расслабляются в безмолвной гладкости транса, или плачут жирными, солеными слезами, или кричат, смеются, или тихо плачут. Натиск звуков и запахов заполняет все щели города, как рассвет после ночи. Он всеобъемлющ.

Мастер по очереди бьет кающихся, и каждый в святой тишине ожидает, когда его тело сделает выбор в пользу болезни, что проносится по Европе, как смерч. Спустя годы эпидемиологи оценят, что число погибших достигло шестидесяти процентов населения всего континента и что по крайней мере каждый третий европеец умер от инфекции, вызванной бактерией Yersinia pestis.

Теперь вы знаете, что никто не спасется от «отвратительной, трупной вони, идущей изнутри», как пишет о ней валлийский поэт Иеуан Гетин. «Горе мне – вонь, идущая из подмышек. Кровоточит, страшна… она в форме яблока, как головка на луковице, маленький нарыв, который никого не щадит».

Ни здоровые, ни молодые, ни благочестивые не могут избежать моровой язвы. Говорят, что Великая Смерть – это Божья кара, и с ней люди умирают в одиночестве: вы живете в культуре, пропитанной важностью прощальных обрядов; умереть внезапно, без отпущения грехов, – это новый ужас. Отчаяние, которое нарастает, когда нет ни ответа, ни обращения в веру, ни милосердия, рождает удушающий страх; люди охвачены необходимостью что-то делать, что угодно. Вот почему здесь появляются Братья Креста. Это реакция на событие, что со временем станет известно как Черная Чума.

Когда Мастер заканчивает бичевать кающихся, они поднимаются на ноги, чтобы начать неистово избивать самих себя. Это та часть, о которой кто-то из вас, возможно, слышал.