Величайший урок жизни, или Вторники с Морри - Митч Элбом

Я, бывало, дразнил Морри, что он застрял в шестидесятых. А он отвечал, что шестидесятые не были так уж плохи, особенно в сравнении с теперешними временами.

Поработав в психиатрии, Морри пришел в университет Брандейса перед самым началом шестидесятых. И за несколько лет университет превратился в очаг культурной революции. Наркотики, секс, проблемы расизма, протесты против войны во Вьетнаме. В университете Брандейса учились Эбби Хоффман и Джерри Рубин[4], а также Анджела Дэвис[5]. У Морри в группе было много «радикальных» студентов.

И это было отчасти потому, что преподаватели факультета социологии не только учили, но и участвовали. Например, они с жаром выступали против войны. Когда профессора узнали, что у студентов должен быть определенный средний балл, чтобы их не призвали в армию, они решили вообще не ставить оценок. А когда администрация сказала, что, если профессора не поставят оценок, все студенты провалятся, Морри нашел решение: «Давайте всем им поставим высший балл». Так они и сделали. Точно так, как преобразился университет, преобразился и факультет Морри, начиная с джинсов и сандалий, которые теперь в рабочее время носили преподаватели, и кончая аудиториями, полными дыхания жизни. Профессора стали предпочитать лекциям дискуссии, а теорию — опыту. Студентов посылали «в глубинку» южных штатов защищать гражданские права или на практику в бедные районы больших городов. Они отправлялись в Вашингтон на марши протеста, и Морри нередко вел автобус со своими студентами. В одной из таких поездок Морри с легким изумлением наблюдал, как женщины в развевающихся юбках вставили цветы в стволы винтовок, а потом уселись на лужайку и, взявшись за руки, силой духа пытались вознести на небеса Пентагон.

— Сдвинуть его им не удалось, — вспоминал потом Морри. — Но отчего ж не попробовать?

А однажды группа негритянских студентов университета Брандейса захватила один из корпусов и водрузила на нем стяг с надписью: «Университет Малколма Икс[6]». В этом корпусе были химические лаборатории, и администрация волновалась, что радикалы делают в его подвале бомбы. Но Морри-то знал, в чем действительно было дело. Он понимал: эти люди хотели, чтобы признали их значимость.

Бунт затянулся на недели. И мог бы продлиться еще дольше, если бы как-то раз Морри не проходил мимо корпуса и один из бунтовщиков не узнал своего любимого преподавателя и не закричал ему, чтобы он влез к ним через окно.

Часом позже Морри уже вылезал через окно со списком требований бунтарей. Он принес список президенту университета, и дело было улажено.

Морри всегда удавалось решать дела миром.

В университете Брандейса Морри преподавал социологию, социальную психологию, читал курс о психическом здоровье и психических болезнях, о поведении человека в группе. При этом он мало внимания уделял тому, что теперь называют навыками карьеры, всерьез сосредоточившись на развитии личности.

В наши дни студенты факультета юриспруденции или бизнеса наверняка сочли бы его занятия наивно-глупыми и бесполезными. Сколько денег заработают его студенты? Сколько крупных дел в суде выиграют?

Но в то же время кто из этих студентов-юристов и бизнесменов приходит навестить своего старого профессора после окончания колледжа? А студенты Морри приходили к нему то и дело. А в последние дни его жизни к нему приезжали сотни бывших студентов из Бостона, Нью-Йорка, Калифорнии, Лондона, Швейцарии; из крупных компаний и школ бедных районов. Они звонили, они писали. Они проезжали на машине сотни миль, только чтобы повидаться с ним, поговорить, увидеть его улыбку.

И каждый из них говорил: «У меня в жизни не было другого такого учителя».

Посещая Морри, я начал читать о смерти: о том, как представители различных культур смотрят на уход из жизни. Например, в арктическом районе Северной Америки есть племя, которое верит в то, что у всего на земле есть душа, и эта душа в миниатюре повторяет форму того, в чем она обретается. В олене есть крохотный олень, а в человеке — крохотный человек. И когда большее существо умирает, крохотное продолжает жить. Оно может переместиться во что-то рожденное поблизости или отправиться во временный приют отдохновения на небеса в утробе Великого Женского Духа и ждать там, пока луна не отправит его назад на землю.

И порой у луны столько хлопот с новыми душами, что она исчезает с неба. Вот почему бывают безлунные ночи. Но в конце концов луна всегда возвращается, как и все мы.

Вот во что верит это племя.

Морри проиграл этот бой. Он больше не мог сам вытирать свой зад.

И он принял это со свойственным ему мужеством. Как только он заметил, что не может больше дотянуться до собственного зада, известил об этом новом несчастье Конни.

— Вам будет очень неловко это делать за меня?

— Нет, — ответила она.

Это было так в духе Морри — в первую очередь спросить.

Морри признался, что ему это нелегко далось, ведь это значило, что он окончательно сдался болезни. Он лишился возможности делать самое простое и интимное: высмаркиваться, ходить в туалет, вытирать свое тело. За исключением дыхания и глотания еды, почти во всем остальном он зависел теперь от других.

Я спросил Морри, как же ему удается сохранять присутствие духа.

— Смешно сказать, Митч, но я ведь независимый человек, и моим намерением было не смиряться со всем этим: с тем, что меня вынимали из машины или одевали. Мне было стыдно потому, что наша культура учит нас: надо стыдиться того, что тебе вытирают задницу. А потом я сообразил: «Забудь, чему учит культура. Ты игнорировал ее большую часть своей жизни, чего ж теперь стыдиться: ну что в этом такого ужасного?» И знаешь что? Случилось нечто странное.

— Что?

— Я начал получать удовольствие от своей зависимости. Я радуюсь, когда меня переворачивают на бок и протирают кремом мой зад, чтобы он не воспалялся. Или когда мне вытирают пот со лба, или массируют ноги. Я наслаждаюсь этим. Я закрываю глаза и впитываю в себя радость. И это такое знакомое чувство. Как будто ты снова ребенок. Тебя купают. Тебя поднимают. Тебя вытирают. Кто из нас не знает, что такое быть ребенком? Это внутри нас. Надо только припомнить, как этим наслаждаться. Суть в том, что, когда матери держали нас на руках, качали, гладили по голове, нам всегда хотелось еще и еще. Мы все в какой-то степени мечтаем вернуться к тем дням, когда о нас так заботились, когда нам уделяли внимание независимо ни от чего и любили нас ни за что — просто так. Большинство из нас этого недополучили, я по крайней мере.