Месть охотника на ведьм - Джон Беллэрс

«С того дня оставался он немым и беспомощным, – сообщал Мартин. – Лишенный магической власти, охотник на ведьм Прюитт быстро состарился – на пятьсот лет за два коротких года. И когда наконец он умер, мир избавился от злейшего супостата».

На последних страницах кратко сообщалось, что новый король Карл II, взойдя на трон в 1660 году, предал Мартина Барнавельта. «Иные придворные нашептали Его Величеству, будто я был прислужником ненавистного Прюитта. Король поверил им и не хотел возвращать мне Барнавельт-мэнор еще долгие годы». Затаив обиду на короля, Мартин в отместку решил оставить себе «бесценную вещицу, коей лиходей Прюитт тешил свое тщеславие, жалованную ему за содействие подлому убийству короля Карла I». «Теперь же, когда старость моя близка, – добавлял Мартин, – опасаюсь я за сохранность того места, где заключил злого духа. Посему воздвиг я кирпичную гробницу над тем местом и своими руками заложил амулет в крышку той гробницы, обернув цепь вокруг любимой игрушки Прюитта. Да хранит праведная сила тот злой дух под стражей навечно».

У Льюиса перехватило дыхание. Так вот кого они выпустили из сокровищницы! Неудивительно, что они с Берти так испугались – если верить записям в дневнике, невидимое существо было духом чистого зла. Но, может, дневник подскажет, как его победить. Льюис поежился. От свечи остался маленький огарок, ветер и дождь за окном стихли. Надо все рассказать дяде Джонатану, решился Льюис. Признаваться в содеянном не хотелось, но в одиночку ему не справиться с этим кошмаром. Льюис вылез из постели и потянулся за свечой.

Сверкнула молния, ударил гром, и, вскрикнув, мальчик уронил свечу. Она погасла, и Льюис остался в полной темноте. В ушах у него звенело, а сердце бешено колотилось в груди. Льюис обернулся к окну, но из-за ослепившей его молнии перед глазами плавало только размытое зеленоватое пятно.

Потом пятно приняло форму. От ужаса у мальчика перехватило дыхание – в воздухе за стеклом висело лицо! Зловещая ухмылка, глубоко посаженные глаза… Лицо было похоже на ту кошмарную луну-череп, которая смотрела на него с небес тогда, в лабиринте. За окном парил человек в черном!

Льюис открыл рот, чтобы закричать. Он смутно видел, как две длинные костлявые руки сотворили в воздухе странный жест, и книга в его руках вдруг стала горячей. Из-под обложки вырвалось облако удушливого черного дыма. Льюис отбросил книгу, и еще в воздухе она вспыхнула ярким пламенем и исчезла. Послышался торжествующий злобный смех, голова у Льюиса закружилась, и он упал на пол, потеряв сознание.

Его разбудил бледный луч утреннего солнца. Мальчик лежал лицом вниз на потертом ковре у себя в комнате. Он замерз, все тело болело, и несколько мгновений он не мог понять, почему лежит на полу, а не в постели. Вспомнив призрачное ухмыляющееся лицо, Льюис вскочил на ноги и стал оглядываться в поисках дневника Мартина Барнавельта. Но от книги не осталось даже пепла – она сгинула в каком-то фантастическом огне. Собравшись с духом, Льюис выглянул в окно.

Все было как всегда. Утреннее солнце пробивалось сквозь дымку молочно-белых облаков. По лужайке были разбросаны мокрые ветки и листья, сорванные ночной грозой. Льюис распахнул оконную раму и высунулся наружу. Стена под окном была отвесная – никакого карниза, на котором можно стоять. Тот, кто заглядывал в окно, очевидно, умел летать. Льюис вспомнил строчку из пьесы, которую они с дядей Джонатаном, Розой Ритой и миссис Циммерман смотрели прошлой весной: «Зло станет правдой, правда – злом, взовьемся в воздухе гнилом»[8]. Пьеса называлась «Макбет», а слова произносили три ужасные ведьмы. «Шекспир знал, о чем писал», – мрачно подумал Льюис.

Надо было что-то делать. Лучше всего, конечно, было бы показать дневник дяде и рассказать обо всем, что они с Берти нечаянно натворили в лабиринте. Но дневника больше нет, и остается надеяться, что Джонатан поверит ему на слово. Льюис и сам понимал, что при свете дня вся эта история звучала совершенно безумно. Но ведь дядя Джонатан был волшебником и казначеем Общества волшебников округа Капернаум, так что, возможно, его удастся убедить в том, что они имеют дело с неким дьявольским заклятием. Льюис оделся и подошел к двери в комнату дяди. Мальчик тихонько постучал, но никто не отозвался. Тогда Льюис постучал громче.

И опять никакого ответа. Льюис повернул ручку, и дверь открылась. Мальчик вошел и огляделся. Все было на своих местах: на тумбочке лежали дядины трубки и ершики, вышитый кисет для табака, бумажник, карманные часы с цепочкой, толстая перьевая ручка и фонарик. Большой, видавший виды чемодан стоял на подставке у изножья кровати. В шкафу висела дядина одежда. Простыни и подушка были смяты – значит, в постели кто-то спал.

Но самого Джонатана Барнавельта в комнате не было.

Забеспокоившись, Льюис спустился вниз. Может, дядя Джонатан и кузен Пелли уже завтракают. Но нет, в столовой тоже было пусто. Льюис заставил себя выглянуть в окно. Лабиринт стоял спокойно, но в бледном утреннем свете он выглядел мрачным и темным, а под разросшимися кустами лежали глубокие зеленые тени. Льюис вернулся на кухню, поймав себя на том, что идет на цыпочках. В коридоре было темно, но когда он щелкнул выключателем, свет не зажегся – электричество еще не починили.

Льюис робко открыл дверь. Миссис Гудринг неподвижно сидела за столом, сложив руки на коленях. Она смотрела прямо перед собой, уставившись на кухонную плиту. Когда Льюис вошел, миссис Гудринг медленно повернула к нему голову. Это выглядело очень странно, потому что ее плечи остались на месте – повернулась только голова, как у механической куклы.

– Что тебе надо? – спросила миссис Гудринг. Ее взгляд был пустой и холодный.

Льюис сглотнул.

– Я… я искал дядю, – выдавил он.

Миссис Гудринг посмотрела на него, а потом сухо ответила:

– Мистер Барнавельт и твой дядя ненадолго уехали. Я позабочусь о тебе, пока они не вернутся.

– О, – сказал Льюис. – А… а Берти дома?

– Берти? – резко переспросила миссис Гудринг, словно впервые услышала это имя. Помолчав, она добавила: – Мой сын не сможет сегодня с тобой играть. Почему бы тебе не пойти на улицу? Там есть интересный лабиринт, в котором ты сможешь поиграть один. – Миссис Гудринг улыбнулась, хотя лучше сказать, оскалилась, точно злая собака – в ее улыбке не было ни капли дружелюбия.

Льюис уже понял, что с миссис Гудринг что-то не так. Он попытался улыбнуться в ответ, но не смог.

– Эмм… нет, спасибо. Там… наверное, еще сыро после дождя. Я лучше почитаю у себя в комнате.

Миссис Гудринг не ответила, и Льюис добавил:

– А можно мне что-нибудь поесть?

Повернув голову тем же странным движением, миссис Гудринг встала из-за стола. Скованной походкой она прошла к буфету, открыла дверцу, потом другую, как будто не знала, где что лежит. Наконец обнаружив буханку домашнего хлеба, миссис Гудринг положила ее на тарелку, затем прошла к холодильнику, не без труда открыла его, достала кувшин молока и поставила на стол рядом с тарелкой. Потом она опять села на стул и уставилась перед собой.