Пирсинг - Рю Мураками

Видел ли его кто? В любом случае звонить сейчас в садомазохистский клуб нельзя. Девушка лежала на полу и стонала.

— О-о-о-о! Больно!

Несколькими минутами раньше, очнувшись от непродолжительного сна. Тиаки обрела все свои пять чувств, и боль стала невыносимой. Ее бедро было неуклюже перемотано какой-то самодельной повязкой, и когда она встала, река крови потекла к ее ступням. Она испугалась. Опять надо ложиться в больницу. Человек, который всегда увозил ее туда, был здесь мгновение назад, — она еще помнила теплоту его рук, обнимающих ее. Какая-то липкая гадость приклеилась к ее зубам, и язык ощущал что-то вроде резиновой ленты, приставшей к нёбу. Она выплюнула нечто и стала рассматривать. Это был кусок какой-то ткани, а когда она поняла, что это человеческая кожа, то вспомнила, как кусала чью-то ладонь. Тиаки слышала, как он шептал ей на ухо: «Все в порядке, не сердись, бояться нечего». Подумать только, он успокаивал ее, а она вонзала в него зубы… Она заковыляла в ванную, постанывая при каждом шаге, но этого человека не было и там. Тиаки подняла с пола костюм матросского цвета, в котором он был, встряхнула его, и у нее вырвался вопрос: «Где ты?» Она схватила свою сумку, швырнула ее об стену, а потом выбежала в коридор. Уже в коридоре сообразила, что не одета. Дверь медленно захлопнулась за ее спиной, и едва до нее стало доходить, что обратно в номер ей не попасть, как увидела человека, бегущего в ее сторону. Погоди-ка! Это не может быть тот же самый человек: одежда на нем другая. Напуганная этой мыслью, она попыталась улизнуть, но этот человек поймал ее и приволок обратно в номер. Уже здесь она увидела рану на его руке и успокоилась: все-таки это он.

— Послушай! — сказал Кавасима, тяжело дыша. — Можешь ты понять, что я говорю?

Тиаки кивнула, глядя ему в лицо и пытаясь сосредоточиться на своих воспоминаниях. «Конечно, я понимаю, что ты говоришь, — думала она. — Ты хочешь увезти меня в больницу. Да?»

— Прежде всего, не могла бы ты одеться? Он должен покинуть этот отель как можно

быстрее. Кто-нибудь может увидеть их прямо сейчас, а у него все еще при себе ножи. Надо отвезти ее в больницу, вот что. Доставить ее в приемный покой, в отделение скорой помощи, и сделать ноги. А уж садомазохистский клуб жаловаться оснований не имеет. Это он здесь пострадавшая сторона, в конце концов. Разумеется, они будут удовлетворены, если он все как следует объяснит и оплатит шесть часов ее времени.

— Пожалуйста… Пожалуйста, оденься.

Выбросить все, что у него в сумке, и немедленно выписаться из отеля. Ну да, служащий заметит, что с ним женщина, это произведет на него некое впечатление — ну и наплевать! «Должен же я что-то сделать, — говорил он себе. — Поймать такси, довезти до ближайшей больницы — и дать стрекача».

— Мы поедем в больницу. Нехорошо же ехать туда голой, правда?

Тиаки была в восторге. Значит, это действительно он. Тот, кто обнял ее и шептал ей на ухо, тот, благодаря которому она поняла, как рассержена и напугана, и тот самый, кто всегда видит, что ей нужно в больницу. «Это взаправду он, — думала она. — Наконец я встретила этого таинственного человека».

— Хорошо, — сказала она. — Но можно я сперва позвоню в свой офис?

Она подошла к телефону, стоящему на столе, а Кавасима отправился в ванную собрать ее вещи. На полу валялся перочинный ножик. Он поднял его, взяв через клочок ткани, отер кровь с ножниц, закрыл нож и положил в ее сумочку. Дверь он оставил открытой, чтобы слышать, что она говорит по телефону.

— Все в порядке. Но я неважно себя чувствую. Я все закончила, это ничего, если я не приеду в офис? Сейчас, дайте взглянуть… десять с чем-то. значит… четыре часа, да? Не беспокойтесь, если мне будет хуже, я лягу в больницу.

Кавасима слышал, как она повесила трубку, и направился к душу, чтобы смыть остатки крови с ванны и пола. Мокрое полотенце хорошо смывает даже уже засохшую кровь. «„Я неважно себя чувствую, мне придется лечь в больницу». — лучшей истории он сам не смог бы сочинить», — с некоторым облегчением подумал он. Кавасима отнес в спальню сумочку, белье и садомазохистские причиндалы девушки. Она сидела на диване по-прежнему голая, только кольцо в соске.

— Ты не поможешь мне натянуть трусы? — спросила она, задрав ноги. — Я боюсь снова поранить ногу.

Он встал перед ней на колени с трусиками, надетыми на обе руки, натянул ей их до колена, потом велел встать. Она положила ладони ему на плечи и неуверенно поднялась на ноги так, что ее распущенные волосы коснулись его лица. Растянув резинку как можно шире, он попытался поднять трусы до пояса так, чтобы не потревожить повязку, потом расправил просвечивающий материал в паху и на ягодицах Тиаки.

— Можно я не буду надевать чулки? Они все равно заставят меня снять их.

Кавасима кивнул в знак согласия и застыл. Он заметил, что его сумка лежит на столе, а рядом с ней — открытая записная книжка. Кровь в его жилах похолодела. Она, должно быть, прочла записи, решил он, и озноб стал распространяться из его раненой ладони по всему телу. Затем подступила тошнота. Кавасима взглянул на девушку, которая повернулась к нему спиной и сейчас пыталась как-то управиться с остальной одеждой. «У меня больше нет выбора, — думал он; холод и тошнота смешивались с особым, пузырящимся возбуждением. — Я должен убить ее. Если она прочитала записи и останется жива, следующего раза не будет. Она обязательно всем расскажет: „У меня был такой клиент"».

Хорошо, стало быть, что он не выбросил свои ножи.

Ему пришлось идти медленно, чтобы не опережать девушку, которая жалась к нему, вцепившись в его руку. В промежутке между небоскребами дул сильный ветер, и холод безлюдной улицы проникал в каждую пору. На мгновение он даже забыл про боль в пальце.

— Вот холодрыга, — сказала девушка, поднимая воротник пальто, ссутуливаясь и прижимаясь еще плотнее к его руке.

«Какая странная женщина, — подумал он. — Почему у нее вызывает такой трепет мысль о больнице? Ну, по крайней мере, при выписке из отеля она не создала ему никаких лишних хлопот. В лифте Тиаки жалась к его руке, как здесь, но в фойе отпустила и пошла к выходу, даже не обернувшись, будто их ничего друг с другом не связывало. Может быть, профессия стала ее второй натурой, но, естественно, он был крайне рад, что его не увидели выходящим из отеля в ее компании.

Тиаки не хотела выпускать руку мужчины в фойе, но испугалась, что он не захочет пройти через такое скопление народа рядом с ней. «Никто не хочет появляться со мной на людях, — думала она. — Даже мама, когда я рассказала ей, что делал со мной Сама-знаешь-кто, стала ходить на несколько шагов впереди, когда мы шли куда-то вместе. Вот такая я — женщина, рядом с которой людям стыдно ходить».

Ожидая своей очереди у ресепшн, Кавасима, глядя поверх оправы своих липовых очков, видел, как Тиаки пересекает фойе. Она плелась с опущенными плечами и склоненной головой, держа в одной руке объемную сумку с садомазохистскими игрушками, в другой — дамскую сумочку.

* * *