Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин - Александра Шахмагонова

– памятный ситцевый платок с видом Кремля и Москвы-реки;

– фунтовая сайка из крупитчатой муки, изготовленная «Поставщиком двора Его Императорского Величества» булочником Д. И. Филипповым;

– полфунта – около 200 грамм – колбасы;

– вяземский пряник с гербом;

– мешочек с 3/4 фунта сластей (6 золотников карамели, 12 золотников грецких орехов, 12 золотников простых орехов, 6 золотников кедровых орехов, 18 золотников александровских рожков, 6 золотников винных ягод, 3 золотника изюма, 9 золотников чернослива);

– бумажный мешок для сластей с изображениями Николая II и Александры Фёдоровны.

И всё это укладывалось в яркий ситцевый платок, выполненный на Прохоровской мануфактуре, на котором были напечатаны с одной стороны вид Кремля и Москвы-реки, с другой стороны – портреты императорской четы.

С началом мероприятия предполагалось слугами тёмных сил для ускорения давки начать разбрасывать в толпе жетоны с памятной надписью. Вспомним жвачку на стадионе. Такое разбрасывание хорошо действует.

Начало торжеств было назначено на 10 часов утра 18 мая, но ведь весть о том, что будут богатые – для большинства москвичей и жителей окрестных сёл они действительно были богатыми, – распространилась заранее. Ну а весть о том, что подарков завезено ограниченное количество, возымела действие. Уже накануне торжеств под вечер народ потянулся на Ходынку.

Уже к 5 часам утра собралось на Ходынке не менее 500 тысяч человек.

А подарков – 400 тысяч! Ну а народ пребывал непрерывно. Кто-то ведь не спешил с вечера занять места, а кому-то и подарки были не столь важны. Борцы за них заранее приготовились. Причём пришли целыми семьями, ведь подарки вручались в одни руки. А если прийти семьёй, скажем, в пять, семь, а то и более человек, то и подарков будет соответствующее количество.

Детей брали без опаски, привели старших, принесли едва ли не грудных.

Ещё до начала торжеств кто-то пустил слух:

– Буфетчики и киоскеры по-тихому подарки своим раздают. Скорее, а то не хватит…

И толпа ринулась к баракам и киоскам.

Конечно, для контроля за торжествами на Ходынку были выделены полицейские. Всего их было около тысячи восьмисот. Для обычного празднества вполне достаточно. Но сдержать огромную толпу, численность которой давно уже превысила полмиллиона, они сдержать не могли.

Представьте себе теперь положение тех, кто был нанят для раздачи подарков. Они увидели несущуюся на ларьки и бараки толпу и поняли: сомнут. Что делать? Выбрали далеко не самый лучший выход. Стали бросать кульки вперёд, навстречу толпе. Наверное, надеялись остановить.

Толпа рвалась вперёд. Быть может, первые ряды заметили траншеи и ходы сообщения, быть может, кто-то даже сумел перепрыгнуть их. Но следующие за ними неизбежно падали на дно этих довольно глубоких фортификационных сооружений. Крик, визг, стоны, проклятия…

А возле бараков новая свалка. Там тоже падали люди, кто с подарками, кто так и не добравшись до них. И снова рёв, стоны, истеричные вопли, плач детей.

Конечно, Московский генерал-губернатор дядя императора великий князь Сергей Александрович был тут же извещён о случившемся. Конечно, меры были приняты немедленно. Усилены наряды полицейских, проведены мероприятия для успокоения толпы. Да, люди и сами пришли в ужас от содеянного. Кто-то рыдал над трупами родных, кто-то тщетно пытался отыскать на поле детей, братьев, сестёр, кто-то звал родителей.

Тела убитых были обезображены. Смотреть на них без содрогания было невозможно.

Жертвы были чудовищны. Генерал-губернатор принял меры к выносу убитых и отправке в медучреждения раненых. Доложил государю, стараясь смягчить размеры трагедии, чтобы не прерывать празднеств. Коронация – дело политическое…

Начало празднеств было срочно перенесено на 14 часов.

Император в своём дневнике написал о том, что было после трагедии: «До сих пор всё шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружки, напёрла на постройки, и тут произошла страшная давка, причём, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10 1/2 ч. перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 1/2 завтракали, и затем Аликс и я отправились на Ходынку на присутствование при этом печальном «народном празднике». Собственно, там ничего не было; смотрели из павильона на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка всё время играла гимн и «Славься». Переехали к Петровскому, где у ворот приняли несколько депутаций, и затем вошли во двор. Здесь был накрыт обед под четырьмя палатками для всех волостных старшин. Пришлось сказать им речь. Обойдя столы, уехали в Кремль. Обедали у Мама в 8 ч. Поехали на бал к Montebello. Было очень красиво устроено, но жара стояла невыносимая. После ужина уехали в 2 ч.».

На Ходынском поле играл оркестр под управлением Василия Ильича Сафонова, в ту пору известного дирижёра. Народ, постоянно прибывающий на поле, где уже были ликвидированы следы трагедии, встречал государя криками «Ура» и ликованием. О том, что произошла трагедия, никто из вновь прибывших понятия не имел.

Но что же Кшесинская? Ведь она не могла не принять участия в торжествах по случаю коронации? Оказывается, могла. И против неё действовали тайные силы, основа которых – зависть.

Роли в парадном спектакле «Жемчужина» Матильда Феликсовна не получила. Но прежде чем обратиться к её рассказу о том, что случилось при подготовке к коронации, давайте представим себе, каково было ей сознавать происходящее. Может, оно и к лучшему, что не получила роль? Зачем душу бередить. Но Кшесинская не была Кшесинской, если бы проглотила обиду, нанесённую ей кем-то из руководства. Кем-то? Так ведь и в театральной жизни не всегда сразу удаётся узнать, кто подставляет ножку.

Матильда призналась в мемуарах:

«Невесело и тоскливо прошел для меня сезон 1895/96 года. Душевные раны заживали плохо и очень медленно. Мысли стремились к прежним, дорогим моему сердцу воспоминаниям, и я терзалась думами о Ники и об его новой жизни».

И она считала необходимым блеснуть на сцене перед своим возлюбленным, она хотела почувствовать его пристальный взгляд, горячий взгляд, а его взгляды она даже при подобных «бесконтактных» встречах, как её казалось, ощущала.

А между тем после назначения коронации в Императорском театре началась подготовка к торжествам. Был составлен парадный спектакль, «для которого ставили новый балет, «Жемчужина», не музыку итальянского и российского композитора и дирижёра Риккардо Эудженио Дриго (1846–1930), осевшего в России и даже получившего имя на русский манер – Ричард Евгеньевич. Написал постановку уже знакомый нам Мариус Петипа…

И вдруг Матильду, которая уже успела заявить о себе, не взяли в спектакль. Главная роль была отдана Пьерине Леньяни (1863–1923). Это была великолепная и достаточно опытная танцовщица и балетный педагог. Выбор не случаен. Один из исследователей отмечал, что «по самым строгим меркам, на Пьерине Леньяни и Матильде Кшесинской число “абсолютных балерин” и заканчивается».