Сукин сын - Вера Коркина

Наташа размышляла, как опередить Шишкина, лежа в больнице. Единственный способ: отправить по ложному следу, но какой ложный? Скорей всего, Гена столкнул Александра Евграфьича без дальнего умысла. Или вообще не сталкивал, вон как развлекается! И выглядит Гена идиотом, которого жена по жизни за руку водит. Но Зося видела, что Гена поднимался наверх, значит, нужно известить следователя. Шишкину полезно познакомиться с Геной. Какая у местной милиции клиентура — алкоголики, порезанные по пьяному делу жены, форточники-медвежатники! А тут какая-никакая богема, дело изысканное по нелепости. Если следователь справится, то повысят в звании и в газетах напишут. Я и напишу, решила Наташа. Когда все будет позади. Он славный, переживает, что я в больнице, а Саша… Ну да ладно, не стоит об этом. Вот об этом как раз думать не стоит. Думать лучше с пользой для дела, а не во вред.

Она представила деревянную шкатулку, разделенную пополам вертикальной дощечкой. В одном отделении хранятся чувства, в другом — дела. Дощечку можно подвигать то в одну, то в другую сторону, тогда отделения будут неравными, одно больше, другое меньше. Наташа закрыла глаза и принялась мысленно двигать ее влево, дела теснили чувства, зажимали их в узком отсеке. Все, она выдохнула: дальше не поддается. На сегодня достаточно, а завтра посмотрим, «что день грядущий нам готовит…»

Заполучив снимок, Авилов отправился к Павлу Егоровичу. Старик уставился сперва на снимок, потом на Авилова и болезненно замычал. Что-то не так. Сколько Авилов ни подносил фото к скрюченным пальцам, Павел Егорович протестовал как мог. Не добившись проку, он пошел отчитываться к Наташе. С нее сняли бинты, осталась лишь повязка поперек лба. Она лежала и спокойно глядела в потолок, вся комната благоухала цветами. Каких там только не было!

— Зося принесла, — вздохнула Наташа, проследив его взгляд, и приветливо улыбнулась. — Я тут случайно поймала американский радиоканал. Рассказывали, что одна пожилая леди за месяц похоронила друг за другом двух любимых собачек. Сильно переживала. Потом обнаружила, что урны с прахом из собачьего крематория как-то не так весят. Прах большой собачки значительно легче праха маленькой. Провели журналистское расследование, и выяснилось, что хозяин крематория к чувствам клиентов отнесся цинично, среди праха любимцев попадались болты, гайки и прочая ерунда. Крематорий закрыли по просьбе возмущенной клиентуры, хозяина отдали под суд за причиненный моральный ущерб. Каково? Не позволяют люди глумиться над своими чувствами.

— Не позавидуешь американским леди. У них проблемы, — Авилов решил не ввязываться в разговор о чувствах.

— Так и журналистам тоже… Каково возиться с собачьими останками! То ли дело наша расчлененка…

— Ты к чему это? — озадачился Авилов.

— Да ни к чему. Ты какой-то странный сегодня… А что Павел Егорович?

— Мычит. Снимок не понравился. Недоволен.

— Значит, там нет того, кого он хотел показать, — заключила она. — Давай сюда, поглядим.

Она уселась поудобнее и, наморщившись от усердия, принялась рассуждать.

— Блуждающее косоглазие — это раз. От слова «блуд». Думаешь, он блудодей?

— Да, — охотно согласился Авилов. — Думаю. Живность какая-то.

— Его рыжая тетька с острыми локтями, коленками и грудями. Локти главенствуют. Как у кузнечика коленки, чрезмерно выражены. У депутата нет глаз, только очки. Нет глаз — значит, нету души? Ну что ты молчишь, правильно я истолковываю?

Авилов пожал плечами. Он отвлекся на слово «грудь», припомнив, как вчера Нина перегибалась через руку, заглядывая в глаза менту, а грудь… Но Наташка потребовала внимания.

— Тамара, ну тут все понятно. Вращательные ягодицы. Ядра. Наши жены — пушки заряжены… Она без ума от своего мужа, ты заметил? А где же возлюбленный мальчик-рыболов? И как он выглядит? Ты помнишь?

— Такой… Аполлон забетонированный, кудри надо лбом. Взгляд немигающий.

Наташа безмятежно рассмеялась.

— He-а. Не то. Ноги. Круглые женские ноги. Полноватые. Тяжелый низ.

— И что это значит?

— Я должна подумать, — она снова стала серьезной и важной. — Может, он гермафродит? — и прыснула.

Авилов не засмеялся, потому что опять отвлекся на жареную картошку. Тело его находилось возле больничной койки, а мысли то и дело отлетали на порядочное расстояние. Он думал, а вдруг Шишкин все время будет ходить к Нине ужинать?

— Точно тебе говорю, Павел Егорович хотел показать рыболова!

Наташа, оживившись, выпрямилась и подняла кверху палец.

— Поэтому при Тамаре он говорить испугался, а теперь возмутился, что опять сорвалось. Ты иди к нему и расскажи, он обрадуется, что мы поняли. Да иди же, ты какой странный сегодня… Замороченный.

— Ты тоже странная, — заметил он. — И скажи, зачем мне туда ходить? Что тебе они дались? Ты-то ведь не крала?

— Ну интересно же.

— А еще раз по голове?

— Тем более. Значит, все серьезно, никто не пошутил. А ты б чего хотел?

Он пожал плечами и отвел глаза. Спросила бы что полегче. Самое меньшее: чтобы она не ввязывалась в местные интриги. Что ее туда тянет, как осла к охапке сена… Но Наташка, оказывается, имела в виду совсем не то.

— Хотел, чтобы я была жалкой? Чтобы я тут валялась, как тряпка, а ты бы, такой добрый хороший, приходил меня жалеть. Ну хотел же, сознавайся, что молчишь? Разочарован, да?

— Ты о чем? — удивился он. — Я даже рад. Мне приятно, что ты в порядке.

Он вышел, озадаченный.

Чего она добивается? Хочет доказать, что не слишком в нем нуждается? Ну не нуждается, оно и раньше проскальзывало, теперь стало заметней. И на секс она не слишком налегает, так, все в меру. А вдруг, снова сбился с мыслей Авилов, следователь нарочно таскается к Нине? Чтобы его изводить? Дразнит? Точно. Все сговорились, чтобы его извести. Фамильная авиловская паранойя, дело известное. А Наталья веселится. Злорадствует.

На самом деле Наташа веселилась без причины, просто нервы сдали, и так выразилось. Когда за ним закрылась дверь, почему-то вспомнила, как они познакомились в СВ. Она ехала на конференцию, он — на деловые переговоры. Вечером встретились, утром расстались. Саша был в ударе. Она его ни разу больше таким не видала. Такой техники ей никто не показывал. Не просто приставал, а заставил в себя влюбиться. В нем как будто было восемь разных мужчин. Один обидчивый, как ребенок, другой, как ребенок, смешливый, еще романтический юноша, потом, когда разговоры зашли о делах, трезвый предприниматель плюс аферист… Точно перед тобой разложили пеструю карточную колоду, и та ожила, превратившись в театр. Наташа смотрела спектакль, как зачарованная. Они тогда немного выпили, слегка поссорились из-за его домогательств, снова выпили, помирились. Когда посветлело за окном, он трагично сказал: «Все. Это поражение». Наташа промолчала, а когда покидали вагон, попросила: «Дайте визитку». Так все и началось.