Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

у детей, калек, больных, рабочих, служащих, иждивенцев. Тот, кто работает в столовой, магазине или хлебозаводе, тот сегодня является своеобразным буржуа. Какая-нибудь посудомойка живет лучше инженера. Мало того, что она сама сыта, она еще скупает одежду и ценные вещи. Сейчас поварской колпак имеет такое же магическое действие, как корона при царе. Правда, царь скипетр брал в руки в торжественные дни, повар трудится весь день у котла. ‹…›

9 июня 1942 года

Заехал на Охту. Зашел к Александру Смирнову. Узнал его только по глазам и носу. Живой скелет, обтянутый кожей. Его сейчас мучит понос и нет аппетита. Истощение III степени. Был у Ани Седовой. В то, что я от нее услышал, трудно поверить ‹…›

Катюня умерла 22 февраля. Ее обирал ее возлюбленный. Последнее время она не работала. Владимир не давал ей денег. ‹…› Он продавал ее вещи и отказывал жене в куске хлеба. За щепотку табака брал с нее хлебом. Когда Катюня слегла, Владимир, возвращаясь с работы, громко спрашивал, не околела ли она. ‹…›

Люди на улицах на ходу жуют хлеб, рыбу, конфеты. До войны это было не принято. ‹…›

Нет спичек, хожу прикуривать на трамвайную остановку. Табак на исходе. Деньги тают, постепенно уравниваюсь. Вид у меня пока еще сносный, но засыпаю полуголодным. ‹…›

Людей в городе остается все меньше и меньше. Каждый день эвакуируются, смерть по-прежнему остается высокой. Ползут призрачные слухи, что с первого числа прибавят продуктов и хлеба ‹…› Война скоро кончится ‹…› О многом говорят в народе ‹…›

Долго будет не восстановить промышленность и сельское хозяйство. Много людей погибло и еще погибнет. Нормальная жизнь после войны не скоро восстановится.

11 июня 1942 года

Был у Смирнова. Он жаловался на жену, которая крутит роман с каким-то крупным спекулянтом. Выменяли спирту. Выпили. Крепко стукнуло, так как закусил я всего лишь 150 г хлеба. Ходили к Нине Макаровой, там дошло дело до поцелуев и объятий, слава богу, не пошло дальше. Был пьян впервые в 1942 году. Ночевал у Быстрова, утром меня рвало.

Ездил на завод. Из 700 человек, работавших в цехе до войны, двести ушло на фронт, триста умерло с голода, двести живут полуголодной жизнью.

Полным ходом идет эвакуация. У Финляндского вокзала ежедневно пестреют тюки, корзины, узлы, чемоданы с пожитками. В городе много разрушений – местами торчат одни трубы. У всех на уме одно: как бы поесть. ‹…›

13 июня 1942 года

Умер Александр Смирнов. Накануне смерти мы с ним чокнулись рюмками, а сегодня я два часа бродил по кладбищу и не мог найти место, где его хоронят.

Холод стоит чудовищный. Вчера с 23 до 2 часов дежурил у дома и застудил ноги. ‹…›

Постепенно вырисовывается вся картина зимней трагедии Ленинграда. Когда по несколько дней в городе не выдавали хлеба, женщины, как голодные волчицы, налетали друг на друга, на возчиков хлеба, хотя последнего сопровождал милиционер, били витрины, вырывали хлеб и прочее.

Сегодня видел у Охтинского кладбища некрашеные гробы и мумии, закутанные в простыни и одеяла. Нет сил смотреть на страдания жителей города. Все, что было пережито за год, не случается и в десять лет. ‹…› В Ленинграде сложилась тяжелая атмосфера. У людей измученный вид. На лицах – печать усталости. Они апатичны и постоянно собирают и жуют подорожник и другую зелень. ‹…›

Сегодня получил на заводе три с половиной тысячи рублей. 200 отдал крестнику Вовке, 250 – Ольге в долг, у нее вытащили в кинотеатре карточки. Помогаю чем могу, делюсь куском хлеба. Ей 17 лет, брат на фронте, мать и отец погибли от голода.

14 июня 1942 года

Полдня проходил по центру города. Был в Гостином, на Невском, Литейном в комиссионных. Купил приличное пальто за 800 рублей и на 200 рублей книг. Купил коричневый, под цвет брюк, пиджак за 150 рублей.

17 июня 1942 года

Вечером поехал навестить сестру. Нашел ее на огороде. Придя с огорода, Катя принялась варить крапиву. Я попробовал – понравилось. Не проходило минуты, чтобы сестра не жаловалась на голод, усталость, апатию. Правда, работает она много, и вид у нее вполне здоровый. Я заметил, что она отрывает нормированную пищу у своей дочери. Она питается в столовой и из продуктов, выкупленных по карточке ребенка, половину съедает сама. У нее чертовский аппетит.

Катя собралась эвакуироваться, но не знает куда. Я отказался давать совет. ‹…›

Ездил на завод. В цех пройти не удалось. Видел у ворот шлифовальщика Михаила Иванова. Он сообщил, что остались в живых немногие. ‹…›

Навестил Мишу Владимирова, он очень изменился, опух, пожелтел. По-видимому, его скоро возьмут служить. ‹…›

В комнате у меня царит хаос, вероятно, переберусь в соседнюю. Со второго числа почти двое суток не могу получить карточки.

Вчера вечером впервые переоделся в гражданское. Вновь с утра ходил в парк. Как и во время Финской кампании, по нужде приходится оправляться в кустах. Не работает уборная. ‹…›

Сегодня только и слышны глаголы: разрушить, сжечь, уничтожить, истребить. В парке занимаются военным делом подростки – девочки и мальчики.

Дело идет к вечеру, а карточки еще не получил. Голова кружится от голода, часа два назад обстреливали наш район. ‹…›

Плохо без часов. На улице они стоят, а дома их нет вовсе. Дома копался в книгах и рукописях. Нашел много ценного материала. «Лишний» нагрел печку до красна. Жаль, что в дневниках много пробелов. ‹…›

Ползут слухи, что немцы концентрируют войска вдоль Ленинграда.

20 июня 1942 года

‹…› В городе на остановках, перекрестках, уцелевших заборах пестрят объявления. Срочно продается. Ниже следует перечисление, адрес и часы распродажи. Все как по уставу. Всевозможные почерки и напечатанные на машинках, принадлежат так называемым эвакуирующимся из Ленинграда. Одни едут к родным или знакомым в глубокий тыл, где спокойнее, надежнее, а главное, сытнее. Другим все равно куда ехать, лишь бы подальше от голода и обстрелов. Они готовы скитаться по чужим углам, только бы выехать из Ленинграда. Эвакуироваться можно только тем, у кого есть дети, и негодным к военной службе. Многие мечтают уехать, но не разрешают. Есть и такие: и не мечтают покинуть город, но их выселяют принудительно, считая неблагонадежными. ‹…›

Кому война, а кому нажива. Это поговорка нынче в моде. Одни ходят на рынок обменять последнее трико на двести граммов хлеба, чтобы выжить, другие посещают комиссионные магазины, откуда выносят фарфоровые вазы, сервизы, меха, и надеются еще долго прожить.

Одни ходят на работу к