Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока  - Марк Бомон

Крупные контракты в разных странах мира посыпались как кости домино. Во Франции их подписал Naïve, для Германии, Швейцарии, Австрии и Восточной Европы они обратились к Motor/Universal. Собственно, Сафта отправил в Германию лишь одну бандероль, адресованную его давнему другу Тиму Реннеру из Universal и жене Тима Петре Гуземан в Motor. Гуземан решила, что в группе есть подростковая тоска а-ля Radiohead, и это хорошо подойдет для Германии, и захотела посмотреть на них вживую.

Так в январе 1999-го начались первые гастроли Muse – музыканты выступили в таких крохотных а-ля туалет, но легендарных залах, как «Роудхаус» (Манчестер), «Крипт» (Гастингс), тесный «Дачесс оф Йорк» в Лидсе и «Танбридж-Уэллс-Форум». На концерт в последнем заведении, знаменитом тем, что когда-то оно на самом деле было публичным туалетом, пригласили Ника Мура из Work Hard, который бесплатно работал на Muse публицистом со времен In The City, и сообщили, что группой интересуется другая пиар-фирма. Вскоре после этого Muse перешли под крыло уважаемой компании Bad Moon PR, которой управлял Антон Брукс, работавший с прессой для Nirvana и The Happy Mondays. Буквально через несколько месяцев они снова сменили пиарщика – на этот раз их выбор пал на новую, еще ничем себя не проявившую фирму Impressive PR, во главе которой стояла бывшая сотрудница Arista Мел Браун – ей очень понравился концерт группы на CMJ. Еще они выступили в «Эсквайрс» в Бедфорде и старом добром «Каверне» в Эксетере, выступая на разогреве у любой группы, которая соглашалась их взять, а потом турне прервалось на полпути – они отправились в Гамбург, чтобы 19 января дать концерт для Universal/Motor в «Лого-Клубе». Пораженные Гуземан и Реннер заключили контракты с Muse в тот же день, жалея, что смогли заполучить права лишь на небольшой территории. Сафта и Деннис пока что остановились на четырех контрактах, радуясь, что на группу работают четыре целеустремленные команды вместо одной; контракты для Японии и Скандинавии они обговорят лишь осенью 1999 года.

Британское турне в поддержку второго релиза, Muscle Museum EP на Dangerous, стало вехой в истории Muse. То была их первая гастроль в качестве группы, подписанной на лейбл, и у них вдруг обнаружился большой белый арендованный фургон, тур-менеджер, букинг-агент и печать одобрения самой Мадонны. Больше того, у них даже появилась собственная команда гастрольных техников, хотя то была довольно разношерстная группа из друзей по Тинмуту и всяких прихлебателей, в том числе удолбанного цыгана, которого они нашли спящим под открытым небом. Тот сказал, что три недели питается одними кукурузными хлопьями и водой, и группа из жалости взяла его мониторным техником. Концерты в Америке помогли Muse понять, что они не такая уж и плохая группа, но резкий переход от выступлений «для своих» перед однокашниками по колледжу и растущей аудиторией в Девоне к показательным выступлениям для шишек из музыкального бизнеса и концертам на разогреве у более известных групп, чьи фанаты ими не интересовались, сделал их интровертами, которые играли для себя, а не для аудитории. Все это было волнующе, пугающе реально и происходило с головокружительной быстротой. Они понимали: чтобы сполна воспользоваться раскрывающимися перед ними возможностями, нужно как можно скорее собраться с силами.

Репетиции стали интенсивными, а концерты – напряженными; сет-лист состоял в среднем из десяти песен: Overdue, Cave, Uno, Instant Messenger, Sober, Fillip, Rain, Muscle Museum, Unintended, Showbiz. Тур из одиннадцати выступлений завершился в «Юнионе», студенческом клубе Лондонского университета, где они отыграли на разогреве у мрачных шведских рокеров Kent; Muse за один месяц дала больше концертов, чем за весь предыдущий год, и быстро превратилась в слаженный, великолепный рок-коллектив. Голос Мэтта превратился в яростный фальцетный визг, от которого могли лопаться стекла, а гитарная игра больше напоминала извержение вулкана и была достойна человека с вдвое бóльшим количеством пальцев. Крис и Дом превратились в громоподобную ритм-секцию, по сравнению с которыми их современники вроде Coldplay выглядели как неуклюжие увальни (которыми тогда, собственно, и были). Muse стала одной из самых профессиональных и волнующих новых рок-групп в стране.

И очень вовремя. Потому что софиты, которые повернулись в их сторону, как раз зажглись.

* * *

Январь в рок-музыке – лучшее время для инди-групп, ищущих своего шанса. Большие группы уже отстрелялись на Рождество, так что у большинства потребителей музыки денег на ближайший месяц не остается вообще. Крупные коммерческие проекты залегают на дно, а более проницательные мейджор-лейблы бросаются на возможности, которые предоставляются из-за более низких, чем обычно, продаж и многочисленных журнальных опросов «Группы, за которыми надо следить в этом году», и помогают одной из своих групп второго эшелона в этих условиях попасть в топ‐10 хит-парада. Где-то в этот период валлийские рокеры Feeder превратили выпуск январских хитов в настоящее изящное искусство, а в целом эта тактика, ставшая в девяностых стандартной для инди-групп, породила вспышки в довольно посредственных «карьерах» Electric Six, White Town и Babylon Zoo.

Той же тактикой, но ради благосклонности Ламака, воспользовались и Muse.

Muscle Museum EP должен был стать довольно-таки тихим релизом, «затычкой», в которой собраны оставшиеся шесть песен, записанных на «Сомиллс» с Полом Ривом в 1998 году, перед тем как начать запись дебютного альбома (и перед тем, как начнут действовать разнообразные контракты на дистрибуцию, которые помогут им выпускать свои записи намного бóльшими тиражами). Как и The Muse EP, второй макси-сингл вышел тиражом лишь 999 экземпляров (плюс еще сколько-то CD-R, на которых не было Muscle Museum 2, и ненумерованных копий для прессы и радио), подписанных вручную; продажи начались с 11 января, в основном в музыкальных магазинах Девона или на концертах. Скромный релиз, который должен был привлечь немного шумихи и интереса, напомнить Великобритании, отвернувшейся от них после In The City, что Muse еще существует и реально что-то собой представляет в индустрии.

Вся штука была в том, что песня вроде Muscle Museum просто не может быть скромной и сдержанной. Названная по двум словам, окружающим «muse» в словаре, с гитарным соло, записанным по совершенно новой методике, без гитары (сосредоточившись на эпичном рубилове, запланированном под конец припева, Мэтт случайно пропустил на записи аккорд, и соло пришлось спеть; когда он решил спеть в усилитель Marshall, прозвучало все в точности как гитара, только более призрачно, пронзительно, маниакально и по-человечески – эта техника была использована для нескольких песен с Showbiz, и Мэтт по сей день ставит на сцену отдельный микрофон, чтобы воссоздать этот эффект вживую). Muscle Museum стала для группы убийственным поп-хитом, и они понимали, что этот релиз обязательно наделает шуму. Кружащийся рифф, напоминающий грабителя египетских гробниц; кивок в сторону инди-сцены в тексте («I have played in every toilet»[37]); экзотическая пульсация бас-гитары; припев, взрывающийся словно Везувий, – даже в состоянии сырого демо песня была монументальной. Странная, таинственная и самоуверенная, но при этом достаточно мощная, чтобы выбить пломбы из зубов на расстоянии 50 шагов, Muscle Museum – этот фрейдистский рассказ о битве между сознанием и базовыми желаниями человека – звучала как идеальный сверхжестокий антидот легкому «року для прослушивания в мягком кресле», который превалировал во времена после Oasis.