Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - Николай Берг

Тяжело дыша, оглянулась. Муж лихорадочно заряжал ружье. Лахудры видно не было, но, сделав несколько шагов (на этот раз стараясь не топтать ростки), Ирка увидела валяющееся около изгороди и еще дергающееся тело.

Подошла ближе и с чувством удивительного облегчения врезала в грязные лохмы рвущей картечью, вбив моментальным жутким ударом полголовы в землю.

– Вот сука! – странным голосом сказал Виктор.

– Жаль, я ее тогда не грохнула. Стекло в УАЗе пожалела.

– Ладно, пошли смотреть, что там с грызаной бабой произошло.

– Эта дохлая была?

– Куда дохлей. Но шустрая сука, как веник электрический. От тепла, что ли?

Виктор удивленно повел стволом и разнес крысака, которого не доела лахудра.

– Тоже обращаются, гляди-ка. Видала?

– Это плохо. Не нравится мне этот крысятник.

– И что предлагаешь?

– Смотреть внимательно надо. Ну пошли.

К стоящей в огороде бабе подходили с опаской, напряженно, но та оказалась обычной, уже не раз виденной тупой мертвячкой. Увидела супругов, заскулила, дошла, валко ковыляя, до забора, уперлась в него и замерла.

Стараясь не смотреть на голые кости объеденной руки, Виктор аккуратно вынес зомбачке мозги.

Карина умерла вечером. В сарае, где ее привязали для безопасности. Там же ее и застрелили, упокоив.

У дома сталкиваюсь с Енотом. Он тоже где-то тут живет, в соседней парадной ему жилье выделили, ага, но Ильяс толковал, что нору себе новичок не там устроил.

– Откуда, из больницы? – принюхивается остреньким носиком, выразительно смотрит: «Рыбка, да? Копченая, да? Подарок, да?»

– Могу тебя угостить рыбой, – неожиданно для себя предлагаю я.

– Рыба – это хорошо, – задумчиво изрекает он. Потом уточняет: – А пиво есть?

– Сиг. Копченый. И без пива хорош. Но я не навязываюсь, не хочешь, не настаиваю.

Я уже сержусь на самого себя, мне самому странно, что я вообще это предложил. Нет, конечно, сиги здоровенные, и нам с Надей пары рыбин хватит за глаза. Но вот упрашивать ни в какие ворота не лезет. Какого черта мне вообще в голову пришло его кормить?

Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит:

– Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо! – Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: – Так уж сложилось, что все женщины почему-то стараются меня накормить!

– Поговори еще мне, понамякивай. Это потому, что ты тощий, как дети Африки. Вот небось тебе Дед Мороз подарки не приносит на Новый год? Это потому, что ты кушаешь плохо.

– Ах, никто меня не любит, никто не понимает, – горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: – Кушаю я хорошо… да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!

Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне, проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем-то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже звучит по-иному. Нет, все-таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий – это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову, это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.

Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.

– Вот. Что выберешь? – И он показывает банку персикового компота и какого-то варенья, очень похожего на малиновое.

– Обои годятся, – говорю я и тяну лапы.

– Э, я только одно что-то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы, – возражает гость.

– Обидеть хочешь?

– Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил еще с колыбели об этом.

– О чем говорил?

– Папа говорил: «Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!» И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?

– Конечно нет. Совершенно идиотская косметика-то. Ты ее подколоть хотел – знаешь, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.

– Нет, я от всей души. Вот не веришь ведь, а зря.

– Не верю.

– Ну и правильно, в общем. Если я из коробки кое-что заберу, ты не против? Мало ли, сам там начнешь косметикой пользоваться или еще что?

– Янот бясхвостый, сам косметикой своей пользуйся.

– Это из Конецкого, ага? Ладно, раз разрешаешь – и попользуюсь.

Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский и не ошиблась: мой гость обнес какой-то киоск с косметикой для панков, что ли, или готов, или еще кого-то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе, кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.

Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев, громящих чинные американские мусорные баки. Даже странно, что оттуда не доносится чавканье и урчание. Остается недовольным, хотя что-то и рассовал по карманам.

– Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли, часом? – спрашивает он меня.

– На рынок. А ты?

– Я тоже. А как вы отнесетесь, ежели составлю вам компанию??

– Пошли. Будешь ехидничать, пойдешь один, заранее предупреждаю.

– Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас… то есть… Видит бог, и в мыслях не имел! – И, перейдя с мхатовских интонаций на нормальный разговор: – Да, у тебя патроны к АК есть? Чтоб медные гильзы были?

– Есть. А что?

– Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена… Например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?

– Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?

Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом:

– Не говорите мне за Илью! Этот сын негусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын негусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как будто он поп, а мне уже пора! Так что забудем вовсе и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, а главное – деликатного человека! – И тут же меняя голос на свой обычный: – А патрончиков нужно с сотню. Но только медных.