Романс о розе - Джулия Берд

Удивленный ее решимостью, Шекспир наклонился к ней и мягко произнес:

– Розалинда, сдается мне, что вы испытываете к Дрейку не только ненависть.

Прелестное лицо девушки исказила глубокая гримаса.

– Что это вы такое говорите, Уильям Шекспир?

В его томных глазах с тяжелыми веками мелькнула какая-то тень.

– Я полагаю, вы вполне можете так расстраиваться из-за Дрейка потому, что находите его… привлекательным?

– Привлекательным! – Розалинда отшатнулась от него с таким ужасом, словно он только что сообщил ей, что у него чума. – Никогда не слыхала ничего более нелепого! Что может быть привлекательного в таком безжалостном негодяе?

Впрочем, под пристальным взглядом Шекспира Розалинда умерила свой пыл. Дабы сохранить свою репутацию беспристрастного человека, ей придется признаться, по крайней мере самой себе, что Дрейк не лишен определенных достоинств.

– Хорошо. – Она выпрямилась и принялась загибать пальцы на руке: – Я признаю, что этот человек наделен определенной красотой. Он широк в плечах, узок в талии и бедрах. – «Его мужское достоинство впечатляет», – подумала она, но не произнесла этого вслух. – Черты его лица прекрасны, волосы густые, хотя черны, как у дьявола. Всего наберется с полдюжины характеристик, прекрасный перечень достоинств для негодяя и мерзавца.

Она умолкла, мысленно представив все, что перечислила. И вдруг поняла, что нарисовала портрет исключительно приятного человека. В иных обстоятельствах она сочла бы его очень привлекательным, если бы не ее вполне обоснованная неприязнь.

– Но я не склонна падать в обморок из-за красивой внешности. – Она фыркнула, довольная тем, что снова почувствовала к нему раздражение. – Если бы мне когда-либо довелось полюбить, это был бы духовный союз, а отнюдь не бездумное пыхтение и потение животных, что наверняка только и может предложить женщине это чудовище! – Эта мысль доставила ей удовольствие, и она продолжила: – Нет, нас с возлюбленным будут объединять поэзия и нежные взгляды.

Шекспир молча сложил руки на груди и посмотрел на нее почти что с жалостью. Она вспыхнула.

– Я, должно быть, говорю как глупенькая девственница, каковой, собственно, и являюсь. Представляете, Уилл, меня ведь за всю жизнь ни разу по-настоящему не целовали! – Послышался чей-то задушевный смех, и она увидела приближающихся Франческу и Жака. Ей стало не по себе. – Я не похожа на других женщин.

– Как королева, – сухо заметил Уильям. Она улыбнулась, довольная таким сравнением.

– Да, нам, девственницам, остается лишь гордиться своим статусом. Тем более что его не изменить.

Шекспир хмыкнул:

– Девственность – проблема, которая решается в одно мгновение страсти.

– Да, но чтобы решить последующие проблемы, потребуется целая жизнь без страсти. Я всем была бы довольна, если бы не Дрейк. И я сделаю все, чтобы избавиться от этой занозы.

– Проблему можно решить и по-другому.

Опечаленная его пусть и тактичным упреком деликатного человека и джентльмена, Розалинда заставила себя задать вопрос и выслушать ответ мэтра.

– Что бы вы предложили, друг мой?

– Я только что говорил о вашем литературном таланте. Только в творчестве вы обретете свободу. Не стоит ждать совершенства от смертных, с которыми вы делите подмостки жизни. Почитайте лишь Божий промысел в изысканности, возникающей от причудливого сочетания слов на бумаге. Сюжет не имеет значения. «Ромео и Джульетта» – это старая история. Я ее не придумывал, я просто ее позаимствовал. История порой кажется старой, даже обыденной, но, наполнившись жизнью ваших слов, она преобразится. Характеры превратятся в золото.

– И как это применимо к моей проблеме с Дрейком?

– Вы более всего боитесь потерять свое имущество. А ведь ваше главное богатство – любовь к словам. Сейчас я уважаемый гражданин Стратфорда, у меня красивый дом. Но во время театрального сезона в Лондоне я живу очень скромно, в то время как другие актеры роскошествуют. Почему? Потому что окружающее не имеет значения, когда я пребываю в мире своего воображения. Если вы действительно хотите стать писателем, Розалинда, вам придется забыть о любви к вещам. Подумайте над этим, и, возможно, возвращение Дрейка уже не будет так страшить вас.

– Добрый вечер, леди Розалинда, – произнес Хатберт вечером того же дня, склоняясь перед хозяйкой дома, вышедшей из парадной двери.

– Добрый вечер, Хатберт, – ответила Розалинда. Она глубоко вдохнула благоухавший летними ароматами воздух, прищурилась в наступавших сумерках и направилась к подъехавшей карете.

– Господин Дрейк. – Хатберт склонился перед хозяином дома, появившимся в тех же дверях спустя мгновение.

– Хатберт, – кивнул Дрейк, не ощутив благоуханий и не заметив сгущавшихся сумерек. Он лишь с прищуром посмотрел на нарядно одетую даму, которая уже садилась в заказанную им карету, и ухмыльнулся.

– Замечательный вечер, сэр, – сказал Хатберт, снимая волосок с черного бархатного камзола Дрейка.

Дрейк расправил широкие плечи.

– Действительно замечательный, Хатберт. Идеальный, чтобы портить его спором. – На его щеках появились смешливые ямочки, и он вопросительно выгнул бровь. – Не правда ли?

Хатберт слегка кивнул в сторону Розалинды:

– Понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Леди Розалинда, как мне кажется, вот-вот вспыхнет. Я вижу это по выражению ее губ. Вы не будете разочарованы.

Дрейк рассмеялся:

– Ты слишком хорошо нас знаешь.

– Нет, сэр. Леди Розалинда по-прежнему для меня загадка.

– Для тебя – возможно. А я знаю ее как самого себя. – В голосе его прозвучали зловещие нотки.

К тому моменту, когда он подошел к карете, Розалинда уже сидела внутри и аккуратно расправляла подол платья из тафты огненного цвета. Увидев у дверцы Дрейка, она подняла голову.

– Ах, это ты! А я думала, это леди Беатриса, моя фрейлина.

– Тогда тебе придется подождать еще.

– И что же привело тебя ко мне, словно зловещего змея?

– Ты в моей карете. Розалинда зловеще протянула:

– В твоей карете?!

– Я, конечно, не претендую на обладание вещами до тех пор, пока адвокаты не докажут законность моего права наследования. Я говорю о владении в том смысле, как его понимает любой воспитанный человек.

– То есть?

– Я заказал карету в полдень, а ты, по словам Хатберта, заказала карету в шесть. Значит, эта, приехавшая первой, – моя. А вот та, – он указал на запряженную четверкой лошадей позолоченную карету, показавшуюся из-за поворота, – вот та – твоя.