Экзекутор - Крис Картер

Хантер не ответил, но его молчание было вполне понятным.

— Нет, — уверенно ответил отец Малькольм. — Он был простым человеком. Жил ради церкви и чтобы помогать другим. И какие бы беды его ни беспокоили, заверяю вас, они не угрожали его жизни.

Хантер подумал о тех словах, которые ему сейчас придется произнести. Он понимал, что вступает на опасную территорию.

— Отец Фабиан когда-нибудь говорил вам о своих сомнениях по поводу решения стать католическим священником или о своих намерениях оставить эту стезю? — спросил Хантер и заметил, как изменилось поведение отца Малькольма. Он оскорбился. Прищурившись, уставился на Хантера.

— То, что мы делаем, основано на преданности вере и на радости служить Господу нашему, детектив Хантер. — Голос священника был ровным, но твердым, словно он укорял непослушного ребенка. — Мы делаем это не ради денег или житейских благ. Это призвание. Я должен признать, что порой оно становится тяжким грузом. Ничто человеческое нам не чуждо, и поэтому у нас бывают минуты слабости, неуверенности. И для тех из нас, кто выбрал путь служения Господу, нет ничего необычного — порой вопрошать себя, правильное ли то было решение. Но наша вера всегда оказывается сильнее, чем любые сомнения. Вы понимаете, что значит вера, детектив?

— Думаю, что да, — кивнул Хантер. — Слепое убеждение, не требующее ни вопросов, ни доказательств.

Отец Малькольм улыбнулся, обнажив желтоватые зубы.

— Это убеждение держит нас на правильном пути. Устраняет наши сомнения. Так что, отвечая на ваш вопрос, детектив, — да, мы с отцом Фабианом говорили и о наших сомнениях, и о наших дилеммах. Лишь потому, что мы приняли решение служить Господу, это не избавило нас от искушений и нечистых мыслей. Но то, что нас посещают туманные мысли, еще не значит, что мы принимаем их. Он был человеком неоспоримой веры.

— Прошу вас, поймите меня правильно, отец, — сказал Хантер, наклоняясь вперед и упирая локти в колени. — Я не задаюсь вопросами о вас или о вашей вере. Я просто стараюсь понять, были ли причины для таких нечистых мыслей. Если были, то это может дать нам какой-то след. Отец Фабиан когда-нибудь говорил вам, что хочет бросить служение?

Отец Малькольм почесал маленький шрам над правой бровью. Хантер видел, что он обдумывает, должен ли отвечать на этот вопрос или нет.

— Это в самом деле очень важно, — настоятельно повторил Хантер.

— Да, — нерешительно помедлив несколько секунд, сказал отец Малькольм. — После того как скончалась матушка отца Фабиана, его вера пошатнулась.

— Она восстановилась?

— Он пытался.

— Пытался?

— Фабиан никогда не знал своего отца. Мать одна вырастила его, но она была озлобленной женщиной. Она ожидала, что ее единственный сын станет юристом, врачом или каким-то образом разбогатеет, чтобы мог отплатить ей.

Хантер поерзал на сиденье.

Священник смотрел на свои сплетенные руки.

— У нее были проблемы. Она много лет боролась со своим алкоголизмом. Даже когда негодовала из-за того, что он стал священником, отец Фабиан продолжал любить ее. Сколько я помню, он молился за нее каждый день. Когда она заболела, все кончилось очень быстро. Ее отвезли в больницу, а через неделю она скончалась. Он очень тяжело воспринял ее смерть.

— Насколько тяжело?

— Он был разгневан. — Отец Малькольм закусил губу и переосмыслил свои слова. — Нет, я думаю, что правильное слово было бы не согласен. Он был не согласен с Богом. Он думал, что после стольких лет молений об одном и том же Бог мог бы и прислушаться к нему. Он продолжал говорить, что никогда не просил о чуде. Он всего лишь хотел, чтобы Бог дал его матери шанс бороться. Но вместо этого Бог забрал ее.

Хантер сидел неподвижно, борясь со своими собственными воспоминаниями. Его взгляд был устремлен на священника, но был каким-то рассеянным. «Я точно знаю, что он чувствовал».

Отец Малькольм заметил боль в выражении глаз Хантера и наклонился к нему:

— Могу я вас спросить кое о чем, детектив?

— Конечно.

— Это правда, что говорится в газетах? Что Фабиан был обезглавлен? И о собачьей голове?

— Да, — грустно признал Хантер.

Священник испустил глубокий вздох.

— Вы, наверное, уже знаете, что святой Фабиан, имя которого отец Фабиан взял себе, был обезглавлен?

Хантер кивнул.

— Вы думаете, тут есть какое-то совпадение?

— Это возможно. — Хантер снова откинулся на спинку кресла. — А что вы думаете, отец? Вы считаете, что киллер хотел, дабы отец Фабиан умер так же, как святой Фабиан?

Священник встал и подошел к книжному шкафу рядом со столом.

— В далекие годы многие люди, которых не понимали, были арестованы и подвергнуты пыткам, после чего их приговаривали к смерти, — сказал он, снимая книгу с верхней полки. — Столетиями большинство смертных казней в западном мире приводилось в исполнение путем отрубания головы.

Хантер обдумал его слова.

— То есть, если бы отец Фабиан выбрал себе имя другого святого, смерть путем обезглавливания, возможно, соответствовала бы смерти другого святого, — заключил он.

Отец Малькольм медленно кивнул.

— А как насчет собачьей головы? Это что-то значит для вас или для католической веры?

— Это дьявол, — ответил священник.

При этих его словах холодный сквознячок пронесся по комнате. Хантер инстинктивно поднял воротник куртки.

Отец Малькольм вернулся на свое место.

— Я не хочу вас обижать, детектив, но думаю, что, может быть, вы идете по неверному пути.

— Каким образом, отец? — спросил Хантер, встречая взгляд священника.

— Я думаю, что это было нападением на католическую церковь. И сделал это тот, кто хотел нанести урон церкви в целом, а не отдельному священнику. Фабиан стал жертвой трагической случайности. Ею мог стать любой из нас. Убийца мог выбрать любую из наших церквей для своего акта жестокости и гнева. — Он помолчал, потому что последующие слова обеспокоили его. — И что-то подсказывает мне, что он будет снова убивать. Может быть, уже убил.

От голоса священника волоски на руках Хантера встали дыбом.

Аманда чувствовала невыносимый холод и острое чувство жажды. Голова пульсировала с такой силой, что ей казалось — она вот-вот взорвется. Она попыталась пошевелиться и поняла, что связана. Запястья ее были привязаны к ручкам кресла, а щиколотки к ножкам неудобного металлического стула — с такой силой, что провода врезались в кожу.

Веки были тяжелые и клейкие. Вроде она понимала, что не ослепла, но какая-то сила не давала ей открыть глаза. Она попыталась закричать, но губы не раздвигались. Во рту стоял противный горький вкус. Инстинктивно она попыталась раздвинуть губы языком, но почувствовала между ними какую-то непонятную тонкую жесткую пленку. Ее попытка раскрыть рот привела к тому, что тонкая кожа на губах стала рваться.