Голос пойманной птицы - Джазмин Дарзник

– Скоро двадцать семь, – ответила она.

Полковник кивнул.

– Я так и думал. Ваш сын не мальчик, а взрослый мужчина; к двадцати семи годам люди обычно понимают, что можно, а чего нельзя. Моей же дочери только-только исполнилось шестнадцать, – сказал он и, помолчав, добавил: – Форуг еще девушка. – Он подчеркнул это последнее слово: на фарси оно означает и молодую девицу, и девственницу. Полковник поймал ее взгляд, убедился, что она поняла его, и продолжил: – Я человек современный. И не планировал так рано выдавать дочь замуж, но ваш сын пытался ее совратить, и у меня не остается другого выхода.

– Напротив, – отрезала ханум Шапур, – ваша дочь сама вешалась на шею моему сыну. Всем известно, кто она такая.

– И кто же? – Полковник выгнул бровь.

– Вы и сами прекрасно знаете, какая репутация у вашей дочери, – сухо улыбнулась ханум Шапур. – Уж извините, корбан, она не пара моему сыну.

Договариваться с женщинами Полковник не привык: и с матерью, и со мной он частенько и без зазрения совести пускал в ход кулаки и не терпел возражений. До этой минуты он сдерживался, но после этой реплики ханум Шапур решил поставить точку.

– Он отправится в тюрьму, – Полковник энергично взмахнул тростью. – Либо они поженятся, либо я лично приведу его к начальнику тегеранской полиции!

Ее сына, свет ее очей, бросят в темницу? При мысли об этом ханум Шапур прошиб пот.

– Как скажете, – выдавила она наконец.

У нее еще будет время – годы, даже десятилетия, – чтобы придумать, как отомстить, но она понимала, что не сумеет помешать этому браку, а на подготовку к свадьбе сына остаются считаные дни.

8

Кровь. Всю следующую неделю я не могла думать ни о чем другом.

С той самой минуты, как я узнала, что мы с Парвизом поженимся, я размышляла только о крови. Я, конечно, тогда была невежественной, но все же помнила немало сплетен и не раз подслушивала у дверей, а потому понимала, что в первую брачную ночь нам с Парвизом нужно будет представить его родным доказательство моей невинности. Понимала я и то, что случившееся со мной в той комнатушке не позволит мне представить подобное доказательство. А без этого доказательства сертификат, который женщина вручила моей матери, ничего не стоит. Но как же мне рассказать матери о случившемся, о пережитом унижении? Да и поверит ли она? Меня же без этого доказательства выгонят и из мужнего, и из родительского дома. Что тогда со мной станется?

Пожалуй, повезло мне лишь в одном: в суматохе тех странных дней никто не заметил моего состояния. Свадьба должна была состояться в Ахвазе, в доме родителей Парвиза, однако и у нас вдруг отыскалась масса дел, так что все домашние хлопотали дни напролет. Сплетники Амирие судачили о причинах поспешного брака: «она всегда была взбалмошной», «пыталась убежать», «лишилась чести» и так далее. Из-за соседских пересудов нам приходилось соблюдать величайшую осторожность и буква в букву соблюдать все приличествующие случаю ритуалы: в противном случае под вопросом оказалась бы не только свадьба Пуран, но и замужество нашей младшей сестры.

Ну да все по порядку. Санам сделала компресс из душистых трав, чтобы заживить мою разбитую губу, и прижала к моему рту, «чтобы опухоль прошла». Она приготовила мне рисовый пудинг («чтобы ты набиралась сил»), пичкала меня сочными финиками и фисташками. Потом занялась синяком на лице Пуран, но, как Санам ни старалась, тот становился лишь заметнее. В конце концов сестра в отчаянии заперлась в своей комнате и отказалась выходить.

Еще нужно было найти мне свадебное платье. Обращаться к портнихе времени не оставалось, так что пришлось позаимствовать наряд из материного шкафа. Из всех ее платьев на роль свадебного подходило только одно, простенькое, цельнокроеное, цвета слоновой кости, но оно оказалось чересчур длинно и висело на мне мешком. Не успела я примерить платье, как Санам тут же принялась оттягивать и закалывать ткань от горловины до подола. «Посадим по фигуре, и будет нормально, – успокаивала она. – Вот увидишь, будет хорошо!» Я молча закрыла лицо руками и расплакалась – пусть Санам думает, что я расстроилась из-за уродского платья с чужого плеча.

Ночью я не сомкнула глаз, смотрела на стены, просила у них ответа. Я силилась сообразить, как выкрутиться из ситуации с кровавым доказательством целомудрия. В эти часы уныния меня так и подмывало разбудить сестру. Больше всего на свете мне хотелось рассказать ей о том, что случилось со мной в тот день. Привычные очертания ее худеньких плеч, ее тихое дыхание отчего-то навевали на меня тоску; мне было одиноко. Всего лишь неделю назад мы часами шептались о ее женихе и тайнах первой брачной ночи. И вот я первая выхожу замуж, а домашние поговаривают, что, если синяк не пройдет, Пуран, возможно, вовсе не будет на моей свадьбе.

Я по-прежнему доверяла сестре, несмотря ни на что, и с радостью поделилась бы с ней секретом. Но потом рассудила: что проку обременять ее печалями, от которых она бессильна меня избавить? Печалями, которые только ее смутят? Ее и так наказали из-за меня, и если о моей тайне узнают, то расстроится не только моя свадьба, но и ее брачные перспективы.

Пусть спит, я ничего ей не скажу.

Однажды утром я сидела на кухне, подперев руками подбородок, и наблюдала, как Санам готовит «драгоценный» рис[23] и медовые сладости. Она порхала от казана к казану, под глазами залегли бессонные тени, на лбу выступил пот. Однако, как ни занята была Санам, чуть погодя она покосилась на меня, прищурилась, поддернула рукава и спросила:

– Ты его любишь?

Она резала апельсины, чтобы украсить рис тонкими лентами цедры.

Я ответила утвердительно.

Санам положила нож и всплеснула руками.

– Тогда почему ты сидишь с таким унылым лицом? Ты выйдешь замуж, у тебя будет собственный дом и совершенно новая жизнь. Выйти замуж за любимого человека – да об этом мечтает каждая девушка! А если ты такая неблагодарная, Аллах отнимет у тебя эти дары, Форуг-джан.

Я кивнула. Так и есть. Свадьба с Парвизом – невероятная удача: я не знала ни одной девушки, которую выдали бы за любимого. При мысли о том, что я сама выбрала себе мужа, меня охватили гордость и радость. Едва я узнала, что мы с Парвизом поженимся, тут же представила, как сижу рядом с ним во время церемонии, дожидаясь, пока он откинет с моего лица белую кружевную вуаль. День за днем я снова и снова представляла себе эту сцену, но за счастливыми фантазиями всегда прятался страх, что, если мне не удастся доказать свою невинность кровью, все рухнет.

– Ты теперь невеста, Форуг, – слова Санам вывели меня из раздумий. Она снова взяла нож и ловкими, уверенными движениями продолжила срезать кожуру с апельсинов. – Неужели ты хочешь, чтобы жених на свадьбе увидел твое унылое лицо?

Я покачала головой.