Грязные игры - Фридрих Незнанский

Я сегодня уже допросил ее в общих чертах. То есть не допросил, а побеседовал с ней. А на завтра вызвал Аду Сергеевну Старевич для подробного, де­тального допроса. Надеюсь, завтра она сообщит больше.

Меркулов с сомнением покачал головой:

Если она действительно что-то знает, то ее со­мнения могут оказаться не напрасными. И...

Мы посмотрели друг на друга. И нам в голову пришла одна и та же мысль.

20 часовМосква,центр

Потихоньку смеркалось. В конце сентября всегда так — день вроде длится долго, почти столько же, сколь­ко и летом, а потом — раз! — уже сумерки. И начина­ешь верить, что через каких-то два — два с полови­ной месяца начнется долгая унылая московская зима.

В кабинете было почти совсем темно. Только кое- где виднелись блики от наполовину открытых штор — на стеклянных дверях шкафов, на несколь­ких хрустальных вазах для цветов, ну и, конечно, на плоскостях полированной мебели. В которых, если хорошенько вглядеться, можно было разли­чить причудливые узоры карельской березы.

Самого хозяина кабинета разглядеть было труд­нее. Он сидел за огромным письменным столом и со­вершенно сливался с темными дубовыми панелями, которыми были обиты стены. Справа от хозяина каби­нета находилась стойка с Российским флагом, а пря­мо над его головой улыбался Президент. Все как и положено в кабинете у государственного чиновника.

Было тихо. Основная часть служащих давно ра­зошлась по домам. Только редко когда был слышен звук открываемой двери и мягкие шаги по ковро­вым дорожкам в коридоре.

Человек, сидящий за столом, нервничал. Он бес­прерывно курил, выпуская клубы дыма, которые большим сизым облаком скапливались где-то в рай­оне портрета Президента, отчего его становилось почти совсем не видно.

Человек докурил сигарету и потянулся за следу­ющей. Пачка «Мальборо» оказалась пустой. Он от­крыл ящик письменного стола и тут же с досадой задвинул его обратно. Потом заглянул в сигаретни­цу из темного дерева, которая при открывании из­дала мелодичный звук. Но и там было пусто.

Он забарабанил по столу. Схватил лежащий на столе черный круглый предмет и стал постукивать

им по столу. Этот предмет издавал тихие глухие звуки, как если бы был сделан из резины.

Это была хоккейная шайба.

Почти совсем стемнело. Человек встал из-за сто­ла и прошелся взад-вперед по кабинету. Шаги глохли на толстом пушистом ковре.

Он подошел к окну.

Просторная Ивановская площадь была совсем пу­ста. Разумеется, если не считать нескольких охран­ников, прохаживающихся по дорожкам на лужай­ках и по чистому кремлевскому асфальту. Серой громадой высился Успенский собор. За ним белела колокольня Ивана Великого. Вон, мимо пушистых голубых елей у стены проехал черный автомобиль с мигалкой на крыше. Горели рубиновые звезды...

За спиной у него мелодично затренькал телефон. Человек кинулся к нему. По всей вероятности, имен­но этого звонка он так долго ждал.

Да, — коротко сказал он в трубку.

Пару секунд в трубке молчали. Потом раздался голос:

Сегодня. Двадцать три сорок.

Руби, — быстро ответил человек и положил трубку.

В комнате уже была непроглядная темень...

0 часов 10 минут

Кутузовский проспект

Когда мы позвонили в дверь московской квартиры Старевича на Кутузовском проспекте, нам никто не ответил. А между тем родственники на даче, кото­рым мы позвонили, сказали, что она поехала в Моск­ву и должна вернуться только следующим утром.

Медлить было нельзя, и мы вызвали дежурный наряд. С дверью пришлось повозиться — толстый стальной лист с трудом брал даже автоген.

... Ада Сергеевна Старевич лежала посреди гос­тиной с простреленной головой. На оконном стекле мы обнаружили маленькую аккуратную дырку.

Ночь на 28 сентября

На подлете к аэропорту Шереметъево-2

Надо же, столько мучений — и все ради этого куска железа. Пусть даже один ее вид вызывает во­сторженные охи и ахи, наверное, у доброй трети человечества. Конечно, которая знает о существо­вании игры под названием «хоккей».

Так думал Павел Бородин, центральный напада­ющий команды «Нью-Йорк вингз», то есть «Нью- йоркские крылья», сидя в кресле мерно гудящего «боинга» и глядя не в окошко, за которым все рав­но было черным-черно, а на то, что лежало На ко­ленях у него и его соседей. Ради чего пришлось це­лый год тренироваться по десять часов в сутки, а потом в буквальном смысле вырывать победу у ви­давших виды американских хоккеистов. Ради чего было получено множество травм, выбито несколь­ко зубов, не считая рассеченных клюшками губ. Ради чего ему, да и не только ему, целый год при­шлось держать рот на замке. И ради чего даже в просторном «Боинге-747» пришлось поднять под­локотники.

А был это легендарный Кубок Стэнли, за право хотя бы мизинчиком дотронуться до которого лю­бой хоккейный болельщик отдаст десять лет жизни.

Надо сказать, вблизи этот кубок действительно напоминал хромированную консервную банку ги­гантских размеров на массивном круглом постамен­те. Причем банку, судя по весу, наполненную бу­лыжниками.

Хлопоты с этим кубком начались еще в аэропор­ту Кеннеди. Футляра к нему не полагалось — Ку­бок Стэнли принято носить над головой на вытяну­тых руках, выражая при этом крайнюю степень восторга. Не в багаж же его сдавать! Американские таможенники, правда, обалдели от такой «ручной клади». Каждый не преминул прикоснуться к на­циональной святыне и пожать руки ее обладателям, но о правилах провоза кубков никто ничего не знал. Пришлось везти его на коленях.

Павел, правда, предлагал поставить его куда-ни­будь в угол, например в комнату стюардесс, но Слава Шаламов, который, конечно, встречал любое пред­ложение Бородина в штыки, воспротивился. «Мы за него отвечаем», «что мы через неделю вернем в НХЛ, если кубок пропадет», и прочее. Интересно, как в самолете может пропасть такая бандура? Разве что какой-нибудь арабский террорист с парашютом скинет прямо в Атлантический океан, чтобы доса­дить американцам.

Но к Шаламову сразу присоединились и Валера Коняев, и Сережа Прохоров, и Леша Ким — сло­вом, все остальные члены основной пятерки «кры­лышек», как они между собой называли «Нью-Йорк вингз».

Так что все двенадцать часов перелета Кубок Стэн­ли покоился у них на коленях. Павел отделался легче — на его долю досталась узкая нижняя часть с подставкой. Кстати, именно поэтому ему и уда­лось кое-как поесть. Под завистливые взгляды сво­их коллег по команде.

Бородина в команде не любили. По многим при­чинам. Потому что, по слухам, у него был самый выгодный контракт, несмотря на то что в Нью-Йорк он приехал последним. И кстати, последним согла­сился покинуть родной ЦСКА. Те несколько лет, что он играл за «Детройт террапинз», не в счет. Не лю­били еще потому, что он был нападающим, что на­зывается, от Бога. Может быть, лучшим нападаю­щим в мире. Потому что ни у кого не было такого сильного и меткого удара. Потому что ему, и только ему, разрешалось пропускать тренировки — все зна­ли, что и так, выйдя на лед, Бородин затмит любую звезду Национальной хоккейной лиги. Ну и еще много за что не любили Павла Бородина в команде.