Близкий свет - Фридрих Незнанский

— Да, до свиданья. Ты, наверное, потом позвонишь?

— А как же! — возмутился он. — Как ты могла подумать?! Но я все равно буду делать то, что обещал. И коллективу, и тебе, и самому себе! Иначе я не умею. Даже если какой-то твой знакомый считает, что это опасно. Я же отлично знаю, что они боятся или не хотят мороки, и потому ни черта не делают! А я привык делать! Вот так, дорогая!

И с этим восклицанием он выскочил за дверь.

Инга поднялась и через сеточку легкой шторы стала смотреть на улицу. Он вышел, постоял немного, словно глубоко вздохнул, и, не оглянувшись на ее окно, решительно зашагал стремительной своей походкой в сторону железнодорожной станции.

Он сказал ей, что ему нравилось ездить в электричке, среди простых людей. Его часто узнавали, улыбались, приветливо кивали. И это очень льстило его самолюбию, в чем он как-то ей одной, по его уверениям, и признался. И это тоже входило в условия его игры: слыть знаменитым, но простым и доступным в общении.

Она сокрушенно вздохнула и сняла с аппарата телефонную трубку: ей никого не хотелось слышать. Все оказалось слишком прозрачным и примитивным. И в памяти всплыли слова Саши-Сашки, как называла Эва своего — не любовника. Нет, у них было что-то совсем иное, ни на что вообще не похожее. Нечто такое, отчего двое неожиданно бросают все и устремляются друг к другу. А что это было, кто теперь знает?.. Но почему он вдруг с таким интимным откровением сказал ей эту ужасную правду о ее чертовой работе — быть близкой подругой двоих покойниц, по сути, единственной свидетельницей их любви?.. Неужели он один понял ее тоску? Вот ведь коснулся самого ее больного нерва, и в ней что-то словно перевернулось. Не хватало, подумала с испугом, теперь еще и в него влюбиться! Это был бы уже совершенный кошмар, но… Почему же тогда она весь вечер бродила в одиночестве по улицам, не желая возвращаться домой и снова ложиться в постель с этим…

Вот два мужика. Оба — от ближайших подруг. Наверняка, как любовники, они мало, чем отличаются друг от друга. Один у Инги был, что называется, «на слуху», когда в ее квартире встречался с Эвой, в объятиях другого она была сама. У них даже и возраст один. Но какие они разные! Петер, будто придуманный ею, играет с подлинным блеском, красиво, захватывающе, шикарно — он же прирожденный артист! Но когда он называет ее милой, родной и любимой, отчего-то в сердце нет немедленного горячего отклика. А от Сашиного «миленькая моя» обожгло в животе. Почему? Инге сейчас показалось странным, что ни в одну из мучительно страстных своих ночей с Петером она ни разу не вспомнила Лору. А в Саше вдруг поразило то, как мягко попросил он ее не расстраивать воспоминаниями его жену. И столько тоски выплеснулось из его глаз! Он ничего не играл, потому что ему это было не нужно. Эва, очевидно, всю жизнь их любви прекрасно знала об этом. Вот и разгадка?..

Воспользовавшись отсутствием адвоката, Инга вдруг решилась спросить у Саши, чтобы узнать из первых рук, что же случилось с Эвой и почему он принял такое деятельное участие в розыске убийцы? С Еленой Георгиевной она на эту тему говорить не могла, духу не хватило, а с ним так и не встретились, тогда, после кладбища, на что она, не признаваясь себе, все-таки рассчитывала. Но первый ее вопрос был о том, почему он так откровенно игнорировал ее присутствие на похоронах?

— Я, наверное, был не в себе и тебя просто не увидел. Или не узнал, прости.

— Ладно там, не видел! — она поморщилась и задала второй вопрос — об Эве.

Турецкий насупился, посмотрел искоса и спросил:

— Тебе это очень надо знать?

— Она была в восторге от тебя и часто мне говорила об этом.

— Была… говорила… Ее последнюю ночь мы провели вместе. В Воронеже. Она боялась какого-то человека, который угрозами заставил ее узнать, где я. Она узнала и сказала ему, но предупредила и меня, а я только позже узнал, кто он. Оказался опасным преступником, которого я поймал пятнадцать лет назад и посадил. Я улетал рано утром в Москву, позвонил ей в номер из аэропорта, она еще спала, но проснулась и сказала, что следующая наша с ней встреча состоится по ее инициативе. Мы обычно…

— Я знаю о ваших давних договоренностях, — чуть улыбнулась Инга.

— Я улетел, а он проник в ее номер и задушил, организовав дело так, чтобы все подозрения в ее убийстве пали на меня. Это была его месть мне. И я поклялся поймать его и задушить своими руками. Поймал, но понял, что это была бы слишком легкая смерть для него. Лазарь помогал мне отыскать его здесь, в Юрмале, в Яункемери. Вот и все, Ингуша… А сейчас я здесь потому, что у жены отпуск, она к своей тетке приехала, и встреча с Лазарем у меня произошла случайно, как и сейчас с тобой, — он слабо улыбнулся, не рассказывать же ей о настоящих причинах. — Знаешь, Ингуша, мы часто делаем в жизни не то, даже и не со зла, а по причине равнодушия проклятого, а потом казнимся. С безнадежным опозданием. Но я рад, что у тебя все хорошо. Ты цветешь… на тебя приятно смотреть.

— Не надо, — она поморщилась, — чему там цвести, Саша?

— Есть, чему… есть. Можешь мне поверить. Просто далеко не всякий умеет видеть, хоть и смотрит. А это — не одно и то же. У тебя, оказывается, очень красивые глаза, хрустальные такие… Не наивные, а… чистые. И на фигуру твою я почему-то никогда прежде не заглядывался, а теперь вижу, — он подмигнул, — что она достойна самого пристального внимания. Честное слово, не лукавлю…

— Ну а еще чего скажешь? — она насмешливо хмыкнула, но что-то помешало ей при этом быть резкой.

— Я бы много чего сказал… Ну, например, что такие женщины, как ты, встречаются в жизни, ой, как нечасто! И кому-то обязательно достанется это большое счастье. Главное, чтоб он сумел оценить вовремя, не прозевать его. Я знаю, почему только теперь это понял. Мне Эва застила глаза.

— Не оправдывайся, я знаю, что ты очень любил ее.

— Наверное, не совсем так, Ингуша. Я пытался разобраться, потом, в поезде… Я никогда не спрашивал себя, люблю я ее или нет. И она меня не спрашивала. Это была совершенно необъяснимая, ослепляющая, болезненная и счастливая страсть. Сумасшедшая, сшибающая с ног. Но женой и мужем мы никогда друг друга не мыслили, это — правда. И не ждали изменений, нас устраивало это сумасшествие. Но оно не могло длиться все время.

— Ты знаешь, Эва однажды сказала мне то же самое. А я не поняла и усомнилась: разве такое возможно? Ты представляешь, она мне ответила: «Ингуша, ты еще многого не понимаешь». И сказала так, что я почувствовала себя, по сравнению с ней, маленькой, неопытной девчонкой…. А ты еще долго будешь здесь? — спросила, уверяя себя, что без всякой цели.

Он пожал плечами. Склонив голову, как-то сбоку посмотрел на нее с нежностью, очевидно вызванной воспоминаниями, и ответил:

— Недельку, чуть больше… Ну, десять дней… Я тоже взял отпуск в нашем агентстве. Из прокуратуры меня уволили, в связи с тяжелым ранением.

— Я помню, Эва нервничала, звонила, но…

— Ничего странного, об этом знали только в Москве, вот она и примчалась, чтобы узнать. Узнала… на свою голову…