Заложницы вождя - Анатолий Баюканский

После двухчасового безделия в литейном пролете ссыльных вывели на морозный воздух, буквально втиснули в свободное пространство между прессовым отделением и двором доменного цеха. Здесь намного светлее, хотя очень сильно сквозило. Впервые в жизни Эльза увидела черный ветер, он, словно живое существо, бешено кружился по пролету, подгоняемый, как девушка узнала позже, волнами тепла от воздуходувных машин доменного цеха. В этом пространстве ссыльных, казалось, оставили вобще без внимания конвоя. Капитан Кушак приказал не разбредаться. Ждали какого-то начальника. Женщины сбились в кучки — городские к городским, деревенские — к деревенским, вполголоса переговаривались, гадали, какую работу их заставят выполнять. В одном не сомневались: на их плечи взвалят самый тяжкий груз. Эльза и Анна опасались больше всего подземных цехов, о которых им под секретом рассказала всезнающая Цецилия. Будто бы в тех подземельях наполняют взрывчаткой снаряды и бомбы. Оттуда живым вообще нет выхода. На поверхность выносят под покровом темноты только мертвых. Там вроде бы даже лошади и те слепые. И работают со взрывчаткой в основном убийцы и бандиты, приговоренные к расстрелу, но не расстрелянные. В эти ужасы верили и не верили. Явная чушь, но… Цецилия, единственная из ссыльных, которую часто вызывали, как опытную медсестру, оказывать помощь начальству, она и узнавала хорошие и худые сведения. Вот и вчера, сообщив о подземных цехах, Цецилия утешила: «Терпите, скоро и сюда доберутся наши, и тогда…» Хорошо, что разговор шел на немецком языке, который, конечно же, не мог знать капитан, некстати оказавшийся поблизости.

Эльза и сама не заметила, когда успела отойти от подруг по несчастью. Задрав голову, стала наблюдать, как плывут под смрадным потолком огромные кабины кранов. И ей вдруг вспомнились строки из стихотворения забытого немецкого автора:

Похоже, поэт имел в виду такую же попрошайку, как она. Конечно, это о ней написано. Недавняя отличница учебы, признанная красавица в классе, теперь она вынуждена по чьей-то злой воле ходить под конвоем, дрожать под чужим ветром, быть попрошайкой. И горькие слезы сами по себе вновь потекли по щекам.

Наконец-то по оживлению конвоиров ссыльные безошибочно угадали появление долгожданного начальства. Старший вохровец, расталкивая женщин, пробежал к трапу, перескочил пяток ступеней, заорал во все горло:

— Всем построиться! Грудь вперед! Равнение на середину! Не будьте мокрыми курицами!

Начальство предстало в виде невысокого узкоглазого человека в командирской шинели, без знаков различия. На кривоватых ногах были белые бурки, на голове — огромная шапка из волчьего меха. Лицо начальника — оплывшее, надменно-барское, осматривало женщин с безразличным видом.

Эльза тотчас про себя окрестила его «бухарским эмиром». Позади «эмира», чуть отставая, шла свита из трех человек, в совершенно одинаковых белых полушубках, удивительным образом сохранивших относительную белизну в этом черном пространстве.

Капитан Кушак словно оторвался от стены, даже слегка подпрыгнул, взбадривая себя, печатая шаг, подошел к начальству, громко отчеканил:

— Товарищ третий! Группа ссыльно-переселенцев немецкой национальности женского пола в количестве пятьсот одного человека поступила в ваше распоряжение! Докладывает начальник зоны капитан Кушак! — Прищелкнул воображаемыми каблуками, протянул было руку «эмиру», но тот, сделав брезгливую мину, демонстративно отвернулся. Заложив руку за борт шинели, как это делал товарищ Сталин, выпятил грудь и гортанным голосом, похожим на клекот беркута, проговорил:

— Моя фамилия — Каримов. Я ведаю кадрами сего предприятия! Глаза Каримова при этих словах совсем утонули в узких разрезах. Вы — ссыльные, но ваши рабочие руки очень нужны нам сегодня. И еще вы — счастливчики. Не понимаете? Как это по вашему, по-фашистски: «Них ферштеин». Вам предстоит, не щадя себя, доблестно поработать для фронта. Это высокое доверие. Вместо тюрьмы или колонии вы искупите вину трудом. Да, у меня в цехах тыщи и тыщи всякого рода лишенцев: «зеки», «бытовики», недоумки политические, мобилизованные. — Каримов сделал долгую паузу. Высморкался. О чем-то пошушукался с помощниками, прокашлялся. И продолжил свою речь. — Сегодня нелегко всем советским людям, здесь, в цехах, даже уголовников величают «друзьями народа», а вы — враги народа. Чувствуете разницу? Мы жестоко бьем прямой наводкой из Сибири фашистов! — Каримов рубил фразы, казалось, выжимал из слов живые соки, оставляя самые колючие и обидные слова, больно ранящие сердца и без того несчастных женщин. — Идет война не на жизнь, а на смерть. Почему должно быть легко вам, изменникам Родины? Ваши единоверцы — кровавые фашисты — напали на мирную страну. Вы, конечно, молите своего Бога, чтобы он принес победу Гитлеру, но, к счастью, победы вам не видать. Но выход есть. Как пишут в Коране, «кто хорошо ищет, тот найдет». Ладно, мы не звери. Прикажу выдать сорок одеял, позволю вечерами пить кипяток, а там посмотрим. — Жестко прищурился, оглядел закаменевшие лица ссыльных. — Чего больше всего боятся пленные немцы? Правильно, колхоза и Сибири. В Сибирь вы уже прибыли. И скоро увидите, что бояться вам нечего. А одеяла… сорок штук на всех, помогут чувствовать себя спаянной артелью, колхозом. У меня пока все. Победа будет за нами! — И совсем не к месту выкрикнул, как на митинге: «Смерть немецким оккупантам!»

Сразу обмяк, будто из него выпустили воздух. Однако прежде чем уйти, словно очнувшись от гипноза, оглядел ссыльных, заметил стоящих рядом Анну и Эльзу, подошел к ним. Анну легонько потрепал по щеке, Эльзу бесцеремонно взял за девчоночий подбородок, приподнял голову:

— Фамилия?

— Эренрайх! — Эльза от испуга густо залилась краской. Никогда с ней еще так не обращались, как с собачонкой.

— Всюду у вас — райх, рейх! — раздумчиво, конкретно ни к кому не обращаясь, проговорил Каримов, завороженно глядя на Эльзу. — Начальник был совсем иным, чем пять минут назад. — А ты, фройлен, нормальная девка. Такой, наверное, была ваша прародительница Гретхен. Я где-то читал об этом. — Казалось, Каримов позабыл, где находится. Голос его потеплел, взгляд стал откровенно похотливым. Эльзе даже показалось, что большой сибирский начальник, глядя на нее, даже облизнулся. — Жаль, что не встретил тебя здесь раньше, приказал бы не стричь волос.

— Вы, наверное, тут давно живете? — вырвалось у Эльзы.

— Я? О, нескольков веков! — встрепенулся Каримов и заулыбался. — Мои предки владели всей Сибирью до прихода Ермака. Ну, ладно, живи, покуда, Эрехрейх.

— Эренрайх! — поправила девушка.

— Могу и горшком назвать, и в печку поставить! — обидчиво встрепенулся Каримов. Отрывисто приказал что-то своему помощнику. Сказано было так тихо, что Эльза не разобрала ни единого слова. Зато у нее защипало в носу, видимо, начальник курил очень крепкий табак. И еще показалось девушке, наверное, со страху, что Каримов не совсем трезв — запах табака перемешивался с запахом водки. — Ну, девка! И все остальные, говорите просьбы, жалобы, выкладывайте, немочки, покуда я добрый.