Ключ - Саймон Тойн

Габриель замедлил шаг, приблизившись к своей камере, но очередной тычок конвоира заставил его пошатнуться и пролететь мимо ее двери. Он выпрямился и зашагал дальше, лихорадочно пытаясь вычислить, что бы это значило. До сих пор Габриеля держали в одиночке, и это вполне его устраивало. А раз переводят в новую камеру, значит, будут сокамерники. Это плохо.

Они все шли и шли, углубляясь в лабиринт. Краска на стенах местами вздулась пузырями — здесь из скал просачивалась соль, а ремонт помещений никого не заботил. В этой секции камер было меньше, и все, мимо которых они уже прошли, стояли пустыми. Сильнее ощущался и запах плесени. Заброшенное крыло. Они дошли до самого конца коридора. От очередного резкого тычка Габриель вылетел через металлические двери в короткий туннель, аккуратно разделенный решетчатой стенкой пополам. По ту сторону решетки была камера с металлическим унитазом без сиденья и встроенными в стену узенькими нарами. А еще там был заключенный — такой огромный, что по сравнению с ним все вокруг казалось сделанным для детского садика.

— Просунь руки через решетку, — приказал ему младший инспектор.

Великан одним шагом преодолел всю камеру и просунул через решетку кулаки толщиной с ноги бегуна-спринтера. Он не сводил глаз с Габриеля. Младший инспектор схватил Габриеля сзади и с размаху прижал к стене.

— Только шевельнись, и я свалю тебя из «тазера»[30], понятно? — От конвоира пахло кофе и табаком.

Габриель молча кивнул и почувствовал, как давление на него ослабло: конвоир переключил внимание на великана. Поначалу Габриель удивился: отчего это годный в штангисты младший инспектор сам повел его в камеру? Теперь он понял: один полицейский — значит, меньше свидетелей.

Габриель поднял глаза на детектор дыма и объектив видеокамеры внутреннего наблюдения, которая была подвешена к нижней части трубы, протянувшейся вдоль всего коридора. Старый аппарат дает только размытую черно-белую картинку без звука. Монитор должен находиться в комнате наблюдения, которую он видел у входа в управление. Наверное, дежурный, который сейчас смотрит на них, готов в любую минуту выслать подкрепление, если что-нибудь случится. Да вот только объектив направлен не на камеру с великаном. Что там произойдет, никто не увидит. Едва младший инспектор запрет дверь и поднимется наверх, до них никому уже не будет дела.

Взгляд Габриеля снова устремился на массивную фигуру по ту сторону решетки. Великан не сводил с него холодных, глубоко посаженных глаз, в которых сквозила откровенная угроза. В его взгляде чувствовался настрой на одну лишь агрессию. Габриель выдержал этот взгляд, оценивая противника и понимая: если отведет глаза, ничего хорошего ждать не придется.

Лицо великана было плоским, а волосы на удивление старательно причесаны. Казалось, что эти светлые волосы он содрал с какого-нибудь страхового агента и носил вместо шляпы.

Еще секунду Габриель смотрел в бездонные глаза, потом оглядел всю фигуру. Человек этот был огромен — просто карикатура на спортсмена, вылепленного из одних мышц, накачанных стероидами, которые он принимал в течение долгих лет. Простая хлопчатобумажная рубашка трещала по швам на могучем торсе, рукава были закатаны и не скрывали мощных бицепсов; наручники на запястьях казались нелепыми игрушками. Взгляд Габриеля скользнул выше, и он заметил нечто, еще больше усилившее его тревогу. Нечеткий синий рисунок, тюремная наколка. Вообще-то, чем больше по размеру наколка, тем дольше просидел за решеткой ее обладатель, а эта была огромного размера. Но более всего встревожило Габриеля не это явное свидетельство уголовного прошлого великана и даже не его устрашающая внешность, а то, что именно изображала наколка. Громадный рисунок был нанесен простым способом: тушь наливают на руку и втыкают булавку раз за разом, пока жидкость не впитается так, что уже не вытравишь. Рисунок изображал крест. Где-то в своем темном прошлом этот накачанный стероидами монстр узрел свет веры. И вот теперь Церковь нашла его и поручила сделать черное дело.

Побег становился теперь не просто возможным выходом, а жизненной необходимостью. Как только охранник уйдет из коридора, Габриель останется без всякой защиты, запертый глубоко в подземелье, с этим чудовищем, преданным Богу. И если не сделать ничего прямо сейчас, живым он отсюда уже не выйдет.

Катрина Манн смотрела на предмет, только что выпавший на ее койку из мешка для хранения вещественных доказательств.

Аркадиан пробыл у нее недолго. Память о последней встрече угнетала их обоих, поэтому он предложил ей мир и почти сразу ушел.

— Это мы обнаружили в вещах вашего отца, — сказал инспектор. — Там письмо для вас. Я подумал, что вы захотите его прочитать.

В мешке она нашла книгу в кожаном переплете, перевязанную тонким ремешком, чтобы случайно не раскрылась. Едва Катрина увидела книгу, глаза у нее затуманились. Это был старомодный дневник — из тех, какими обычно пользовался отец. Она протянула руку, взяла с прикроватного столика очки и осторожно размотала ремешок. Внутри книжки, на двух страницах в середине, аккуратным почерком отца было написано:

Милая Катрина, любовь моя, свет очей моих!

Я уверен в том, что работа моя подошла к концу, и я вернулся в Рун навсегда. Хотелось бы надеяться, что я ошибаюсь, но разум подсказывает, что ошибки нет. Ладно, это не важно. Я прожил долгую жизнь, а ты наполнила ее теплом и радостью. Если останусь в живых, то сдержу свое слово и укажу тебе дорогу дальше, как и обещал. Если же нет, то тебе нужно будет самой отыскать эту дорогу и решить, сможешь ли ты простить меня. Знай только: я скрывал от тебя кое-что ради твоего же блага и ради безопасности моего внука.

Поцелуй Габриеля за меня и зажги свечу у имени моего, чтобы я мог и дальше говорить с тобой.

Неизменно любящий тебя, ныне и навеки,

Оскар де ла Круз.

Все остальные страницы дневника были чистыми. Катрина перечитала короткое письмо, стараясь ничего не пропустить, но его содержание осталось для нее таким же туманным, как и в первый раз. Что это он от нее скрывал? Ей всегда казалось, что они ничего друг от друга не утаивают, что между ними нет ничего недосказанного. И лишь теперь, когда отца нет в живых, выяснилось, что какие-то тайны все же были.

Катрина припомнила, как доверительно он разговаривал с ней, даже когда она была еще маленькой, как объяснял, что они не похожи на всех остальных, потому что являются потомками племени мала, древнейшего земле, что их место незаконно захватили другие, те, кто стремился уничтожить бережно хранимые ими знания. Он показывал Катрине тайные знаки, учил ее маланскому языку и объяснял, в чем состоит их предназначение и как они должны восстановить в мире законный порядок. Но что-то он от нее скрыл — что-то очень важное, ибо счел необходимым поведать об этом уже с того света. Возможно, она знала отца не так хорошо, как ей раньше казалось.