Нет дьявола во мне - Ольга Володарская

– Он письмо мне прислал. Но я не могу тебе его показать, оно очень личное. – Марианна умоляюще посмотрела на мать. – Мне очень нужно его увидеть.

– Марианна, я все сказал, – рявкнул отец.

– Ты мне приговор подписываешь, понимаешь? – заплакала Мари.

Слезы градом, из носа течет. Не хватало упасть на пол и заколотить по нему ногами и руками – ровно так она поступала в детстве, когда родители отказывали ей в чем-то важном. Не в кукле или в платье, с этим она мирилась. А когда, например, не отдавали в фигурное катание, тогда как Марианна мечтала о катке. Или отнимали медицинскую энциклопедию, когда девочка уже почти разобралась, как устроена ее мочеполовая система.

– Марш в комнату! – скомандовал отец.

– Постой, – задержала ее мать. – И подотри сопли. – Она сунула дочери полотенце, которое висело у нее на плече.

Марианна высморкалась.

– Почему ты не позволяешь ей поехать? – спросила мама у отца.

Тот перечислил все четыре пункта, которые озвучил до этого.

– Я с ней поеду, – выслушав его, проговорила мама. – Но через десять дней. За это время Мари нагонит и перегонит одноклассников. И там будет заниматься. Так, дочка?

Мари закивала. Ей пока не верилось, что все получится. Папа слушал супругу с лицом таким суровым, как у… у Понтия Пилата! Мари прочла на отдыхе книгу «Мастер и Маргарита» и прокуратора Иудеи представляла именно таким.

– Поездка будет твоим новогодним подарком Марианне. Вместо вожделенного ноутбука она получит билеты.

– Не ожидал я от тебя такого, – покачал головой отец. – Ведь именно ты всегда ругала меня за то, что я балую Мари. Ты говорила, будь с ней строже. Не иди на поводу…

– Сейчас совсем другое дело. И я, как женщина, понимаю и поддерживаю Марианну, а не потакаю ей.

– Ай, поступай как хочешь! – отмахнулся отец и вышел из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Он ушел.

А Мари бросилась к матери, чтоб обнять ее. Не только папа, но и она не ожидала поддержки от нее. Ей казалось, мать не то что не понимает свою приемную дочь, а даже не пытается это сделать. Потому что ей на Мари по большому счету наплевать. Воспитать достойного ребенка, за которого не стыдно, вот и вся ее материнская задача.

– Ник ведь тебе не просто друг? – спросила мама, погладив прижавшуюся к ней дочь по голове.

– Он моя любовь.

– Я так и думала… Что ж, поборись за нее, дочка.

И, чмокнув Мари в макушку, отстранилась. Лимит нежности на день был исчерпан. Мама вернулась на балкон к своим орхидеям. Впервые Марианна не обиделась на нее за холодность. Теперь она знала, что скрывается за ней…

* * *

До деревни добрались только к вечеру. И все же мама отпустила Мари в поселение. Но велела одеться потеплее и взять с собой фонарь. А еще – вернуться к одиннадцати. То есть выделила дочери полтора часа на все про все. Мало, если учесть, что к монастырю подниматься минут пятнадцать-двадцать, а еще Ника найти надо… И что остается? От силы полчаса. Но она и ради пяти минут побежала бы…

Только чтобы прижаться к нему, заглянуть в глаза, сказать: «Я тебя люблю!»

Услышать «Я тебя люблю!» в ответ.

Всю дорогу она бежала. Так что теплая одежда ей только мешала. В куртке было жарко и не особо удобно. В общежитии поселения горело не так много окон. Местные ложились рано. Мари не знала, в какой комнате обитает Николас. И стала заглядывать во все окна, пока не нашла то, в котором увидела ЕГО.

Николас сидел на кровати, поджав по себя ноги. На нем были спортивные штаны и все. Голый торс, покрытый темной растительностью. Крест на шнурке. Ник склонялся над книгой. Отросшие волосы спадали на лоб.

Марианна легонько стукнула в окно костяшкой указательного пальца. Николас вскинул голову. Брови нахмурены, глаза сощурены – не может рассмотреть, кто там на улице.

Красивый невероятно. А взрослый какой.

Мари дыхнула на стекло. Когда оно запотело, нарисовала сердечко.

Ник встал, сделал нерешительный шаг… Замер.

Не верил глазам?

Хотелось крикнуть ему, да я это, я! Но люди же спят.

И Мари просто поманила его. Николас наконец очнулся. Забегал по комнате, начал хватать вещи, чтобы одеться. Потом обувь. А из комнаты так и упрыгал на одной ноге, на вторую натягивал ботинок на ходу.

Он выбежал из здания уже полностью обутый. Но вот шнурки не завязал и едва не свалился, наступив на один. Мари бросилась к нему. И тоже едва не рухнула. Но не из-за шнурков, у нее кроссовки были на липучках, а от переизбытка чувств.

Так они и свалились друг другу в объятия. И стали, как сумасшедшие, целоваться. Нос, глаза, подбородок, щеки… куда попадали губы… пока не встретились.

– Я так много хочу сказать себе, – шептал он.

– И я, – вторила ему Мари.

– Сколько у тебя времени?

– Немного. Я должна вернуться к одиннадцати.

– Я не могу пригласить тебя к себе, живу в комнате не один, и сосед вот-вот вернется, помешает… Но и стоять тут мы не можем…

– Пойдем к дереву?

Он кивнул и обнял ее. Мари прижалась к Нику. Он, не найдя подходящей кофты, видимо, попадались под руку не его, а соседа, куртку на голое тело напялил. И Марианна смогла запустить под нее руку, чтоб положить ладонь ему на грудь. Ей хотелось не только слышать, как колотится его сердце, но и ощущать это.

Ник, когда они дошли до дерева, подсадил ее. Хотя она, конечно же, запросто забралась сама, с ее-то длинными ногами.

– Как ты тут без меня? – спросила Мари, когда Николас устроился рядом с ней.

– Плохо… Без тебя, оказывается, плохо везде. Даже в том месте, к которому ты сердцем прирос. – Он поцеловал ее в висок. Нежно-нежно. – А почему ты не предупредила, что прилетишь? Вдруг меня бы не оказалось на месте.

– Я послала телеграмму. И мечтала, что ты встретишь меня. Глупость, понятно. До аэропорта дальняя дорога.

– Я не получал телеграммы.

– Но как такое возможно? Даже если почта доставляется не каждый день, телеграмма должна была прийти. Я отправила ее десять дней назад.

– Странно, – пробормотал Ник. И Мари догадалась, о чем он подумал:

– Перехватили ее, да? Спрятали от тебя? Тогда почему не услали куда-нибудь? Уж чтобы точно уберечь от меня.

– Хотели, но я отравился позавчера. Сутки пролежал, только сегодня оклемался…

– Видишь, даже Бог за нас! В отличие от твоих церковников. Ты для них ценный кадр, терять не хотят.

– Мари, ты все извращаешь. Поверь, если аббат и скрыл от меня твое послание, то только ради моего, по его разумению, блага. Это для меня стало бы честью назваться членом братства, а не для них принятие меня в ряды «Черного креста».