Когда мы остаемся одни - Тамара Михеева

– Ну и… – осторожно спросила Анюта, – пусть будет, да? Давай сварим?

– Нет, – жёстко сказал Таль. – Сегодня доедим то, что от вчерашнего осталось. Будем экономить.

Вот уже месяц, как Таль искал работу. Но нигде не было мест. Или никто не хотел его брать. Конечно, пацан, ему ещё шестнадцати нет… И у всех такие жалостливые лица – бесят! Таль слышал эти разговоры, эти перешёптывания. Ну, что мама может родить мёртвого ребёнка после стресса. И что это к лучшему. И вообще была бы поумнее – оставила бы его в роддоме. А что? Будто никто не оставляет! У неё хоть уважительная причина: как она их прокормит? У Таля от этих мыслей голова начинала болеть. Потому что, конечно, они правы. Потому что как им прожить, когда будет ещё маленький? Конечно, им всем назначат пенсию по потере кормильца, так Дашин отец сказал, хотя она, наверное, не очень большая, ведь отец уже не работал нигде. Но всё равно Таль знал – если у мамы замкнёт и она ребёнка оставит, он ей этого никогда не простит.

Наконец в воскресенье они смогли всё узнать. Казённым голосом на том конце провода Талю сказали:

– Конопко? Родила. Мальчик, три сто, пятьдесят один сантиметр.

У Таля перехватило горло.

– Алло! Вы слышите? Папаша? Алло!

– Да, я слушаю.

– В среду выписываем, забирать приезжайте после часу.

– Забирать? Да, хорошо… А скажите адрес.

Сказали. Таль вышел из кабинки на каких-то неживых ногах, будто не на своих.

– Ну? – требовательно спросила тётя Васса.

– Мальчик, – машинально ответил Таль и пошёл к двери.

– Ну и ладно, ну и хорошо… Хоть бы спасибо сказал!

– Спасибо.

Значит, надо ехать. А как? Когда забирали Маруську, Таль ездил с папой в Феодосию на такси. Был июнь, и папа тащил в больницу огромный букет роз, разноцветный и просто неохватный. И мама была сияющая. Папа взял белый свёрток из её рук, отдал ей цветы, а Таль тащил до машины всё остальное – мамины пакеты, подарок от мэра, что-то ещё…

«Один не справлюсь, надо кого-то на помощь брать. Анютка останется с Марусей, нечего им мотаться… Кого тогда? Захара? Да ну его… Надо девчонку», – понял Таль, и сразу встало перед глазами Янкино лицо, она улыбалась одними глазами, как только она и умеет. Он мотнул головой. Логичнее попросить Дашу съездить с ним. Они всю жизнь рядом, будто брат и сестра, и отцы дружили, и, может, дядя Андрей отвёз бы их на машине. Но ехать полчаса с Дашей, слушать её вздохи и пустые разговоры… нет, Талю не хотелось.

Янку он поймал перед работой. Он давно знал, что она моет полы в клубе, хоть она тщательно скрывала. Ну, а он тщательно… провожал её из школы на работу каждый день. На расстоянии, конечно. Она шла по дороге, кутаясь от ветра в голубую курточку, сунув нос в вязаный воротник. И без шапки, как всегда. Таль представил, как она поднимет глаза, увидит его, удивится, как опять соврёт, что к бабушке забежала. Ему вдруг представилось, что это она притащила тот пакет макарон, сахар и тушёнку. Притащила и тайком поставила в шкаф. Да ну, ерунда, её и не было вовсе. И неужели он не заметил бы? Это Янку-то?

– Привет.

– Ой, привет… А я к бабушке, она же у меня тут работает, ключи от дома забыла…

Она всегда говорила одну и ту же фразу, когда они, вроде бы случайно, встречались в это время у клуба. Талю даже смешно стало.

– Янка… у меня к тебе просьба.

Она сразу стала серьёзной, даже вытянулась, будто честь хотела отдать.

– У меня брат родился.

– Правда? Ой, здорово! Всё… в порядке?

– Да. Только их забрать надо из роддома. Можешь со мной съездить? Маруську девать некуда, Анютка с ней останется, а я один не справлюсь.

– Конечно, съезжу! В Феодосию?

– Да. В общем, в среду. Я зайду рано. Школу придётся прогулять.

– Подумаешь!

Она смотрела на него во все глаза, Талю даже больно стало где-то в сердце. Как люди могут быть такими? Вот такими, как она? А какой она была, он не мог сказать, не мог подобрать точного слова. Красивая? Обаятельная? Все эти слова были пустыми и ничего не значащими, когда он думал о ней.

Автобус шёл полупустой. Те, кто работают в Феодосии, уже уехали, и Янкина мама тоже. Сейчас здесь сидели только двое парней, явно хорошо погулявших накануне, бодрая бабулька с коробкой на складывающейся тележке, наверное, торговать в город поехала, задумчивая девушка с плеером, ну и Таль с Янкой. Таль надел парадно-выходную рубашку, в которой приходил первого сентября, воротничок её торчал над воротником куртки. Таль был какой-то весь подтянутый, строгий.

– Я работу нашёл, – сказал он, как только сели в автобус. – Только это ещё не сейчас, в мае.

– Что за работа?

– Траву собирать.

– Чего?

– Ну, частник тут один ребят нанимает на лето. В горах собирать всякий там лимонник, чабрец, мяту… Он потом сувениры делает, для туристов. Ну, знаешь, чайные сборы, подушки, набитые травой. Видела же, наверное…

– Ага… Таль, а много сборщикам платят?

– Смотря сколько соберёшь. Ну, и разная трава по-разному стоит.

– Давай я тоже в сборщики пойду! Всё равно летом делать нечего.

– Нет, ты что! – сразу испугался Таль. – Тебе туда нельзя.

– Почему? Думаешь, я в горах не смогу? Да я с Тарасом на Новый год в горы ходила!

– Да при чём здесь это? Ну… девчонкам вообще туда не надо. Там парни одни. По два месяца безвылазно.

– Я смогу.

– Ты что, меня не слышишь?! – разъярился вдруг Таль. Даже задумчивая девушка на них обернулась. – Одни мужики там!

– А… – дошло наконец до Янки. Она скисла. Вздохнула. – До мая ещё три месяца. Что-то же надо делать, сам подумай.

– Думаю. Да главное, чтобы с пацаном всё нормально было, ну, чтобы здоровый, а то, знаешь, всякое говорят.

– То есть?

– Ну, что стресс, что мёртвого или больного родит.

Янка будто в пропасть начала падать. Она совершенно никогда об этом не думала. А Таль, наверное, думает постоянно. Наверное, измучился от этих дум.

– Вы теперь отсюда уедете, да? – спросила Янка.

– Почему? – удивился Таль.

– Ну… – Янка замялась. Всё-таки «разошлись» и «умер» не одно и тоже. – Когда мы без папы… Ну, когда он нас бросил, мы вот сюда переехали, ну к маминым родителям, чтобы было кому помочь и…

– Нам не к кому ехать, – жёстко сказал Таль. – У нас никого нет.

– Как никого нет? Так не бывает.

Таль усмехнулся, но потом посмотрел на Янку, и лицо его потеплело.