Война без людей - Харитон Байконурович Мамбурин

Если бы не этот долбанный налёт, я бы вообще ушёл оттуда победителем.

Наигравшись, я зазвал Колунова к себе, кормить гренками и поить чаем. На запах поджаренных хлебцев очнулась от компьютера сидящая в двух метрах от стола Янлинь, почти уже совсем переехавшая ко мне (и забравшая себе мое рабочее место, на котором теперь красовалось шесть мониторов), а также некое лысое существо, живущее на четыре этажа выше, и «проходившее мимо» нашей подвальной берлоги под землей в тупике. Горестно вздохнув и сетуя на отсутствие Вероники и Юльки, я принялся кормить проглотов уже не только гренками, но и всем, что нашлось в холодильнике. А потом даже повоевать за трехлитровую банку повидла, обнаруженную обнаглевшей Довлатовой. Как оказалось, аргумент «Да тебе же не нужно!» очень убедителен, если его орать, но при этом строить жалобные глаза.

После банкета я оценил оставшиеся запасы пищи как удручающие, поэтому, горько и тяжело вздохнув, начал собираться в магазин под наставительные речи Янлинь, тут же начавшей выдумывать, что из магазина нужно принести. Китаянка совершенно ничего не понимала в практике кулинарного дела, зато была очень подкована теоретически и любила пожрать. А тут еще и Юлька на днях изъявила желание научиться готовить. Зачем это нужно призраку — я не понимал почти также, как и обычных женщин.

Взяв рюкзак и сумку, я отправился в сумерки предново… ох ты ж ёж! Новый Год же! На носу! Ох и замотаюсь я завтра…

В общем, отправился за едой, а выходя из общежития, наткнулся на недостающие элементы моего личного простого советского гарема, чешущие домой через парк мимо пруда. Юлька и Вероника, оживленно переговариваясь с какой-то незнакомой мне девчонкой, неспешно шли к месту жительства. Увидев меня, они, как полагается, замахали конечностями и начали издавать призывные женские звуки, на которые мне, как честному человеку, пришлось откликнуться. То есть — пойти навстречу.

Чем ближе я подходил к вставшим (⁈) и треплющимся девчонкам, тем сильнее меня настораживала их внезапно и ниоткуда нарисовавшаяся знакомая, железно не имеющая никакого отношения к нашей общаге. В сумерках видно было плохо, поэтому самое важное я заметил лишь подойдя чуть ли не совсем вплотную и мимолетно удивляясь, что оказывается, все трое треплются как давние знакомые.

…а потом я увидел веснушки. Много, очень много веснушек. Прямо на запавшей мне в память дурной рыжей рожице, которую я последний раз видел несколько часов назад, улетающей в неизвестном направлении!! Во время штурма Главного Управления КСИ!!!

Глава 8

Спутанные карты

Плохое утро — это редкость. Ну сами посудите, если ты не человек уже, а неосапиант, то твои физические кондиции просто супер. То есть — у тебя ничего не болит, не чешется, не ноет, не свербит. Никогда. Вообще никогда. Поэтому, чтобы у тебя случилось хреновое утро — вечером должно случиться нечто ну совсем неординарное.

…и ладно бы я нажрался, но нет.

С кровати я банально грохнулся мослами об пол, громко при этом застонав от тщетности бытия. Мысль о трансформации в туман отдавала настолько болезненными уколами в голове, что банальный бряк костями о линолеум показался просто щекоткой. Что после падения делать я особо не представлял, поэтому просто предался жалости к самому себе. Повод был весомый.

— Витя, вставай! — начали надо мной появляться девичьи головы, — Вставай давай, чего валяешься⁈

— Уйдите… предательницы, — хрипло прошептал я, закрывая глаза, — Дайте мне покоя…

— Вставай, Витя! — канючили они, — Мы уже завтрак сделали! Кассету тебе с Вольфгангом включим! По магазинам надо! Новый Год сегодня!

— Сами всем занимайтесь! — вредничал я, ощущая, как буквально всего ломает и корежит, — Не прощу! А тебя, Юлька, особенно!

— Как будто у меня выбор был, когда ты на нас кинулся! — тут же надулась невеста, вчера долго и упорно жарившая меня разрядами в то время, когда я, осатанев от тревоги, пытался прорваться к тощей, рыжей и нескладной орясине, чтобы спасти эту самую Юльку.

— Еще какой! — от возмущения я даже ожил, — Ты могла бы попросить бабу Цао или Салиновского! Но нет, ты меня молниями аж сюда загнала!

— А нечего было орать про «рыжую доску», «врага народа» и «дайте я её убью и все объясню»! — насупилась Кладышева, легонько пиная меня в ухо, — Ларочка очень обиделась. И испугалась.

— Не сиделось ей в своем Екатеринбурге… — пробурчал я, медленно переваливаясь на живот, чтобы не видеть всех этих пышущих здоровьем рожиц.

— Я её пригласила, Изотов! — меня снова пнули, — Вставай, проклятьем заклейменный! Новый Год, бл*ть!

Лариса Ивановна Полушкина оказалась персоной особо важной и как бы не в масштабах страны. Одна из самых старых «чистых», эта рыжая нескладёха занималась чем-то важным и очень научным в столице Урала, являясь, по сути, коллегой Кладышевой, а еще теперь и её партнером-соавтором в проекте Вольфганга Беккера, моего второго «я», отданного рыжей на попечение. Но от вчерашней голозадой налетчицы с кучей боевых способностей эта Лариса Ивановна отличалась внешне лишь длиной волос на веснусчатой голове, от чего на ушах стояли все причастные к случившемуся вчера штурму ЦУ. Приблизительно, кстати, в то же время, когда я бросался на рыжую в тревоге и атаке, пытаясь спасти родных и близких от знакомства с её дезинтеграционной способностью.

Подстава.

Большая подстава. Не меня, я дома ночевал, хоть и дёргаясь от фантомных болей, а как раз этой самой рыжей, которую сейчас вращали в застенках НИИСУКРС по всем возможным плоскостям. Благо что голая неосапиантка-подменыш при штурме Центрального Управления засветилась на паре камер.

— Вставаааай! — на меня накинулись всей женской сборной, — Ма-га-зи-ны! По-дар-ки! Новый Гоооооод!

Заразы.

Пришлось возвращаться в мир живых. Тело, после живительной и очень долгой электростимуляции, которой меня отгоняла Юлька, шевелиться не хотело совершенно, но Новый Год — это святое, тут уж ничего не попишешь. Задача обеспечить общество мандаринами и ингредиентами для оливье лежит на плечах каждого, кто хочет называть себя мужчиной.

На сей раз обо мне подумали, так что шёл я не один, а самим товарищем Салиновским, зябко ежащимся в своей тощей зимней куртке. За пазухой у нашего стратегического бабоносца сидели две узбекских феечки, которым и было назначено исполнять обязанности службы грузоперевозок.

— Хватит называть меня бабоносцем! — справедливо возмутился Паша.

— Да! Обидно! — поддержали его невесты, — Мы девушки! Изящные и миленькие!

— Не звучит, — брюзгливо отмел я инсинуации, — «Девушконосец» — совсем не звучит!

— Ну так и не обзывайся!

— Действительно, — надувшийся Паша решил солидно поддержать возмущенные писки своих наездниц, — Прямо как не комсомолец.

— А я им и не был, — пробурчал я, шагая к одному из фруктово-овощных развалов, но провожая алчным глазом грузовик, с которого гражданам щедро сыпали крупными оранжевыми мандаринами по авоськам, — Пионером тоже не был. Даже октябрёнком.

— Как так⁈ — выпали в шок мои сопровождающие.

— А вот так, — не стал вдаваться в тему я.

Вызывающая отторжение внешность в молодости — это билет в невидимки. Про тебя забывают. Ты в системе, но краешком, только по бумагам.Вызвать к доске? Никогда. Спросить с места? Изредка, да и то потому, что сижу сзади. Списки? Твою фамилию никогда не назовут ни на одном движе типа линейки, а в начале разных классных мероприятий к тебе обязательно подойдут один-два лучших ученика класса (лучших после меня) и, слегка смущаясь, настоятельно попросят не приходить. Чтобы «не портить ни с кем отношения». Коллективная, так сказать, просьба к тебе, товарищ Изотов.

Так что значился я, значился. И пионером, и октябрёнком. Но не был.

— Вить, а ты что, был у «ксюх» во время нападения? — неожиданно выдал Салиновский.

— Ага, — пробурчал я, тыкая пальцем в слишком близко проходящих мимо прохожих. Мол, тиха!

— Да я просто хотел спросить, — блондин почесал бровь, — Чего это тебя туда занесло…

— Четвертую жену искал, — буркнул я.

— Паш, отстань от него! Ты же видел, что ему вчера Юля устроила! — угомонили Салиновского писки невест, — Тебя бы так!

— Да на нем все как на собаке заживает! — не сдавался тот.

Мирная перебранка, неловкие вопросы, очереди. Жуткий контраст. Во всем, везде. То я кого-то убиваю головой о ступеньку. То какой-то бешеный, неописуемо развратный секс в моей подземной хибаре. То обыденная до слез очередь за апельсинами. То…

Кто бы мне сказал, что жизнь в СССР может быть такой — я бы его на смех поднял. Да нет, просто принял бы за отбитого психа, закинувшегося чем-то тяжелым. Однако, реальность, как всегда, умеет удивлять.

Радует, что она хоть даёт передышки