Тайные сады Могадора - Альберто Руи Санчес

Итак, я хочу покинуть мой мир, войти в твой и никогда не возвращаться обратно, если только вместе с тобой. Я хочу заключить договор с твоим самым невидимым, с тем, что живет у тебя внутри и меня призывает. Прикасаюсь к тебе, изливаю аромат внутри тебя на то, что всегда невидимо. Мои руки ищут тебя на ощупь. Мои губы тоже умеют видеть. Оттого я верю в невидимое, населяющее тебя и твое тело, так что, когда ты оказываешься очень близко, я перестаю его различать, потому что на таком расстоянии разглядеть вообще ничего невозможно. Если я загрустил или совсем обессилел, ты исцеляешь меня. И нет ничего опаснее меж нами, чем охлаждение. И если вдруг меня покинет барака или тональи, ты поднимешь меня, потому что и ты свято веришь в невидимое, которое нас соединяет.

Неустанно думал я о цветах, вытканных на платке. Его на голове носила бабушка Хассибы. Она неотрывно смотрела на меня с фотографии, а я беспрестанно думал о ней и о цветах. Оттого решил я найти в Могадоре тканый сад. Должно было быть нечто, выходящее за рамки, нечто такое, что было неизвестно Хассибе. В памяти возникали многочисленные образы, растительные орнаменты, перемешанные с абстрактными фигурами, покрывавшими традиционно яркие, броские берберские плащи. Вспоминались персидские ковры с типичными — архетипичными — цветами. Этакие компактные переносные райские кущи. И то и другое наверняка было во вкусе Хассибы. Стоило бы их отыскать в Могадоре или привезти из Персии, или с юга Сахары, или бог весть откуда — отыскать и привезти небывалый редкий тканый сад.

А еще вспомнился один пышный ритуал в Чиапасе[2]. Старинный миф рассказывался при помощи вытканных фигурок. Нечто подобное должно быть и здесь. Подумал я: в Могадоре есть один подходящий сад — сад тканей. Мой друг Жозеф держал лавку чуть ниже кафе «Тарос», торговал разными тканями, восхитительным местным текстилем. Жозеф-то уж должен знать об этом.

Он не только не разочаровал моих ожиданий, но и выложил передо мной удивительную личную коллекцию, настоящую сокровищницу. Немногие удостаивались такой чести — видеть собственными глазами подобные редкости. Из огромного сундука, увешанного пятью замками, с величайшими предосторожностями вытащил он удивительные ткани с этими дивными узорами. Подлинная пышная роскошь. В Могадоре всегда ценились роскошь и богатство, заверил меня Жозеф. Он показал мне три вещи: юбку, кружевной головной убор и рубашку. На всех вещах были вытканы крошечные цветочки, вышитые так филигранно, что казались объемными, трехмерными.

Когда-то, в стародавние времена, прибыли они в Могадор с добычей — пиратским кораблем. Много веков с величайшей осторожностью передавались эти дивные вещи из рук в руки, от одной семьи, жившей в портовых кварталах, к другой. И ни следа порчи или износа не обнаруживали. Не было ни малейшего сомнения, что они обладают магической силой, наполнены баракой. Их называли «кафтаном Писарро». Ходила легенда, будто его обобрали до нитки и ограбили могадорские буканьеры, когда повстречали великого конкистадора в открытом море, — тот возвращался из Перу на корабле, доверху нагруженном несметными сокровищами индейцев. С давних пор Могадор — хорошо укрепленный форт с толстыми непробиваемыми стенами — служил тихой гаванью и прибежищем морским разбойникам, среди которых самыми знаменитыми слыли пираты из Сале́, выходцы из Андалусии. Грабили они по большей части испанские корабли, что бороздили Атлантический океан и направлялись к Канарским островам. Пиратство считалось доходным и весьма почетным промыслом, находилось в самом расцвете, к тому же его всемерно поддерживали богатые местные купцы и городская знать. Местные буканьеры могли соперничать даже с португальскими пиратами и прославленными разбойниками ее величества королевы Британии.

Те, кому посчастливилось встретить Писарро у штурвала и ограбить его, захватив несметные сокровища, которые и сам испанец награбил в позолоченном дворце Куско, — так вот, эти счастливцы вынуждены были спасаться от ужасной бури, от чудовищного шторма, какового им еще не приходилось встречать на своем веку в открытом море. Страх отправиться на дно вместе с грудой золота в трюмах и желание выжить любой ценой заставили разбойников выбросить за борт все, что особой цены не имело. Все поглотил ненасытный океан: и запасы провизии, и пушечные ядра, и даже несчастных пленников, закованных в цепи и израненных. Немного поколебались, раздумывая, сохранить ли в живых двух, а может, трех прекрасных какой-то неземной красотой рабынь. Но и их печальная судьба не обошла стороной: бросили несчастных в бурные соленые волны.

Наконец избавились от всего лишнего; кроме золота, остался лишь огромный сундук. Взломали, но не нашли ни монет, ни золота, ничего ценного. Разве что причудливое одеяние, что позже станут называть «кафтаном Писарро». Недолго думая, и его бросили за борт в бурлящую пучину. Сундук удивительнейшим образом стал описывать плавные круги вокруг корабля, усмиряя бешенство волн. Вослед сундука вода успокаивалась, буря отступала, шторм унесся за горизонт. Простой сундук, чудесным образом усмирив бешенство стихии, сохранил в неприкосновенности жизни разбойников, а еще слитки золота в трюме. Ошеломленные нежданным избавлением от неминуемой погибели, бросились пираты вытаскивать чудесный сундук из вод. Подняли на борт и рабынь, и монахов, выброшенных в пучину океанскую, но, по счастью, не успевших отдать Господу душу. Подняли и некоторых весьма знатных сеньоров, моливших о спасении.

С величайшим трепетом и любопытством обступили разбойники огромный сундук. Всем не терпелось внимательнее рассмотреть содержимое спасительного гиганта. Многие цепенели от ужаса, предвкушая увидеть там внутри по меньшей мере фигуру какого-нибудь христианского святого, к пречистому образу которого обращались они с горячей мольбой в час смертельных испытаний.

Прочие представляли себе, что внутри спрятан могущественный амулет, силой своей превосходящий даже золото, доставшееся морским разбойникам. А то еще опасались, уж не скрывается ли внутри джинн, демон, дух, кому под силу исполнить любое желание. Впрочем, находились и такие, кто горестно умолял ни в коем случае не открывать сундук, ибо в его чреве могла быть сокрыта страшная буря. Она вырвется из заточения, вызовет шторм невиданной силы. Ветер будет трепать и мучить несчастных и наконец заберет себе их души, а потом и золото.

Открыли и нашли внутри только удивительный кусок материи, замечательно сотканный. Яркие, переливающиеся многоцветьем красок дивные трехмерные цветы покрывали всю поверхность ткани. Все смолкли и не могли поверить глазам своим, не могли осознать, что же открылось их взорам. Разочарованные, они стояли молча, все еще в плену некоего таинства. Наконец один из монахов, счастливейшим образом избежавший погибели, поспешил все объяснить:

То, что открылось нашему взору, — сад, быть может древнейший в новых землях. Это военный трофей, захваченный инками у потомков легендарного народа, который инки называют чиму. Говорят, что он обладает магическими свойствами, поскольку скрывает в себе собственный рай. С его помощью соткали тунику. Ее надевали великие жрецы на вершинах храмов, когда возносили мольбы небесам, чтобы ниспослали женщинам и нивам плодородие. Рассказывают, что жрецы с его помощью могли вызывать дожди даже в пустыне. На поверхности ткани, словно скульптуры из нитей, появлялись уже сотканными удивительные растения, которые местные аборигены наделяли магическими свойствами. Будто и не ткань это была вовсе, а плодородная земля, чья поверхность чудесным образом покрывалась разнообразными цветами и растениями. Всех их можно точно определить и распознать. Вот кукуруза и цветок коки. Последний живет и подчиняется только собственным правилам, а настой листочков дает пригубившему напиток невиданное могущество и силу. А вот цветок хлопка, а еще многочисленные клубни различных растений и многое, многое другое. Перед нами — подобие наших трактатов по ботанике, украшенных великолепными красочными гравюрами и эстампами. Но поскольку у этих народов не было ни письменности, ни книг, свои истории они рассказывают языком нитей и тканей. Мы их почти не понимаем. Растения вытканы геометрическим спиралевидным рисунком, ведущим от простого и видимого к тайному и невидимому. Смотрите, под первым слоем ткани скрывается еще один. На нем проступают какие-то фигуры, персонажи. Быть может, это их божества подземного царства или их покойники. Из их сердец произрастает либо одно растение, либо цветок. Возможно, перед нами духи природы, ее сила берет свое начало в самых глубоких подземных недрах. В бездне преисподней. Там цветы не только не погибают, не сгорают, но вновь возникают пламенно-горячими. Наши предстоятели долго изучали рисунки и пришли к заключению, что стоит их называть садовыми демонами. Уверяют, что изображения — источник сладострастия и похотливости индейских народов.