Путешествие в другие миры - Владислав Сомервилл Лач-Ширма

полюса. Все они были белыми от снега или сверкали то тут, то там ледниками. Эта сцена напомнила мне некоторые части Луны и возвышенное плато Дофрефельда. Но за ним и под ним не было ни лунного запустения, ни коричневых равнин болот, ни зеленых полей и лесов, как в ваших европейских снежных горных массивах. Когда снега сошли в низинах, появились огромные леса – багровые, как кровь, или оранжевые, светящиеся в солнечном свете насыщенным глубоким красным цветом. Они росли на уступах скал под снегами, на горных террасах и, наконец, тянулись вниз по склонам к зеленым водам океана Деларю.

Мы решили спуститься к этим лесам. Мы легко долетели до одной из террас с нависающими скалами вокруг нее. Здесь мы приземлились среди этой пунцовой растительности. Эффект, когда солнце светило сквозь кроваво-красные листья, был просто великолепным. Сам свет был окрашен в румяный оттенок. Все было великолепно и величественно. В красном цвете есть определенное величие и сила, которые, когда видишь его на больших полях, впечатляют разум. Но тот, кто не видел огромных масс красного во всех направлениях – сверху (в листве), снизу – в румяном, как бы окрашенном кровью дерне, вокруг – в растительности причудливых форм, но багрового оттенка, не сможет осознать невыразимое великолепие этого зрелища – поле пионов или других красных цветов очень слабо представит его, потому что эти красные цветы земли имеют зеленые листья, а наши – бледные и нежные оттенки, но здесь все это было бы, как бы обескровлено. Для человеческих глаз это зрелище вскоре стало бы утомительным или даже безумным, для нас же оно было просто великолепным.

Однако было бы несправедливо утверждать, что здесь присутствовал только красный цвет. Правда, сам свет был окрашен красным, когда проходил через растительность, но были и другие оттенки, причем отличные, но их было достаточно, чтобы разнообразить зрелище и сделать его великолепным. Здесь были все цвета радуги, но преобладали малиновый и оранжевый. Все остальные цвета были как бы помещены на великолепный красный фон. Формы растений, ибо так, полагаю, я должен их называть, были разнообразны – совсем не похожи на наши или ваши, – причудливые наросты в диковинных формах, но не лишенные определенного изящества и элегантности, ибо все, что создал Бог, хорошо.

Мы немного погуляли среди этих странных произведений природы во всей их грубости, когда я услышал звук качения, и, обратив внимание моих спутников, мы пошли к нему среди причудливых, похожих на кактусы, растений и деревьев, составлявших этот дивный лес. В конце концов мы увидели что-то зеленое, сверкающее среди красной листвы. Мы подошли к нему ближе. Затем мы увидели причину звука: это был каскад зеленой воды, которая с грохотом и шумом стекала с террасы наверху. Вот они, причины марсианских оттенков – то есть зеленых вод и румяной листвы той планеты, которую люди когда-то называли планетой войны, не просто красных скал (как на Земле девонский красный песчаник), а того, что повсюду возникает от влаги, солнечного света и тепла – растительности и растительной жизни. Эта румяная листва небезызвестна вам. Медный бук – это небольшое приближение к ней, мак, пион и красная герань – лучшие примеры, хотя и в малом масштабе. И даже зеленый цвет небезызвестен в земных морях. Я часто видел его, когда солнце освещало синие моря на желтых песках – значит, Марс не такой уж неземной, как многие планеты.

Ледяной остров представлял собой огромную массу айсбергов, приставших к острову, покрытому растительностью. Мы сразу же решили покинуть его и отправиться на остров Тихо.

Глава III. Остров Тихо

Мы летели над зеленым океаном Деларю, пока белые вершины ледяных гор не скрылись за волнами. Вскоре на горизонте появилась кроваво-красная линия. Она становилась все четче и четче. Берега становились все более различимы. Затем открылись длинные красные леса острова Тихо – огромного острова Марса, самого большого участка суши, заключенного в зеленый океан южных тропиков. Он был великолепен и величественен. Красные леса колыхались, как гигантские маки или гвоздики под дуновением ветра. Мы парили над ними. Все выглядело совсем не так, как в нашем прекрасном мире или на Земле. Оттенки были не мягкими бледными тонами нашего солнечного дома, не освежающими зелеными или тусклыми коричневыми цветами Земли, а сияющими великолепными красными и оранжевыми. Формы деревьев были такими, что я не могу описать – необычными и необыкновенными – новая форма творения, а для нас – новое проявление творческой силы и любви. Великолепные по форме, как и по цвету, были эти красные леса Марса. Пока мы не видели никаких следов разумных существ, но, пролетев в воздухе несколько часов, Эзариэль сказал:

– Смотрите, здесь есть что-то похожее на обитель интеллекта или чего-то, обладающего разумом.

Это была массивная стена из серого камня треугольной формы под большими красными деревьями. На ней была металлическая крыша, которая блестела в лучах солнца. Эта крыша была конической формы и причудливо украшена. Мы подошли к нему и прошли по тропинке через заросли румяных кактусов. Здание выглядело так, словно было построено для того, чтобы противостоять давлению извне – массивное и крепкое.

– Вероятно, – сказал Эзариэль, – оно должно быть сформировано так, чтобы противостоять внешнему давлению и отбрасывать зимние снега. Это арктический климат. Зимы, должно быть, ужасны, и поэтому первой целью марсиан должно быть уберечься от снега и изолироваться от холода.

Под сенью леса, когда мы спускались, мы увидели фигуру напоминающую человеческую – прямую и величественную, при этом гигантскую. Его лицо было очень похоже на человеческое и на наше, но в то же время в его конечностях было что-то львиное.

Мы подошли к нему. На мгновение он показался нам потрясенным и встревоженным – естественное отвращение каждого живого существа к представителю другого мира проявилось как с нашей, так и с его стороны. Но мы не почувствовали антипатии. В его виде были благородство и достоинство, которые, хотя и отличались от мягкой любви нашей природы, не были ей противоположны. В его манере поведения было скорее изумление, чем страх. Некоторое время он молча смотрел на нас, а затем, когда мы остановились на некотором расстоянии, он сам подошел к нам и помахал рукой в воздухе, как бы в знак приветствия. Мы сделали знаки приветствия и запели, как принято, песню приветствия друга. Он слушал, как будто тронутый и очарованный, затем глубоким торжественным тоном из своей огромной груди вырвались слова, которые мы не смогли понять.

– Похоже, что там,