Жареный плантан - Залика Рид-Бента

Он обхватил меня за талию, и я постаралась как-то ответить на его пыл, вспоминая глубокие стоны, которые иногда доносились из квартиры Брэндона, но не осмелилась издать такой звук. Вместо этого я опустила плечи, пытаясь изобразить томление, и провела языком вокруг языка Терренса, но он распалился и засунул свой так глубоко мне в глотку, что у меня возник рвотный рефлекс и я отстранилась.

— Все хорошо? — спросил он.

— Угу.

— Здорово, да?

Интересно, не остались ли у меня на губах отпечатки его зубов?

— Ага, — кивнула я.

Он плутовато улыбнулся мне, и я вознаградила его, как мне казалось, удовлетворенной улыбкой.

В тот день, когда Крис поцеловал мою подругу Рошель, они стояли позади магазина на углу Эглингтон и Локсли-авеню. Он схватил газировку Рошель и отпил через ее же соломинку, рассказывала она. Рошель поддразнила его по поводу обмена бациллами, говоря, что это похоже на поцелуй, а Крис склонился к ней, скользнул языком в рот и потом шепнул на ухо: «Не-а. Вот это похоже».

Первый поцелуй Энтони и Аниты произошел в поезде до торгового центра «Йоркдейл». Она стояла около сиденья Энтони, когда состав резко затормозил и она плюхнулась Энтони на колени. Мгновение поколебавшись, он прижался губами к ее губам. «Прикольно было», — сообщила нам Анита, пожав плечами и надувая пузырь жвачки так, чтобы он лопнул.

Оба случая произошли два года назад. Анита и Рошель регулярно пересказывали подробности, но по ходу повествования внимательно смотрели мне в глаза, ища в них проблеск изумления. По тому, как они старались не улыбаться, я понимала, что обстоятельства поцелуя важны не меньше самого события. Поэтому я собралась поведать подругам, что Терренс прижал меня к шкафчику и стал целовать, страстно и нежно одновременно. В действительности мы стояли на лестничной площадке, никаких шкафчиков поблизости не наблюдалось, но Анита и Рошель об этом не узнают. Мама отправила меня учиться на Маунт-Плезант-роуд, а они остались в нашем старом районе — не поедут же они сюда осматривать здешнюю школу. К тому же обе уже продвинулись гораздо дальше меня: Анита вовсю живет половой жизнью, а Рошель позволяет новому бойфренду трогать ее через трусы. Поэтому мой первый поцелуй тоже должен быть достаточно сексуальным.

— Может нагрянуть кто-то из учителей, — сказала я Терренсу. — И вообще мне надо домой.

Он взял меня за руку, и так мы вышли из школы. Я размышляла, значит ли это, что я подписала некий условный договор, к чему-то меня обязывающий, — но у Терренса ничего не спросила. На самом деле мне хотелось схватить его за куртку и, уткнувшись лицом ему в грудь, попробовать застонать, как Шейла; но, вероятно, подобная порывистость усложнила бы условия нашего договора. Возможно, такое поведение предполагало секс — отдаться ему полностью, чтобы бешено заколотилось сердце.

Терренс стиснул пальцами мою ладонь, и я расслабила руку, которую он держал, внезапно осознав, что мы вышли на улицу, где нас может увидеть кто угодно. Правда, мою семью здесь никто не знал, но я все время боялась встретить за ближайшим углом маму или попасться на глаза случайно проходящим мимо подругам бабушки из церкви. Мы с мамой уже несколько месяцев не разговаривали с бабушкой, но если та узнает, что меня видели с парнем, то, отбросив гордость, обязательно позвонит маме на мобильный.

Я притворилась, что хочу потянуться, высвободила руку и сунула в карман пальто.

— Холодно, — объяснила я.

— Ладно. — Терренс кивнул.

Ужасно хотелось снова коснуться его руки. Каждый раз, когда мама замечала, как я смотрю на кого-то из парней, ошивающихся стайками у магазинов, она с растерянностью, почти со страхом в глазах хватала меня за плечи и, сжимая челюсти, подталкивала вперед, словно хотела стукнуть или встряхнуть, — боялась, что желания разрушат мою жизнь, сломают меня, как чуть было не сломали ее. Терренс не околачивался у магазинов, но я сделала с ним такое, чем иногда мечтала заняться с одним из тех бездельников. Ощутив во рту кислый привкус, я глотнула воздуха, пытаясь не растерять чувства греха и любопытства, которые вызывал у меня Терренс. Я знала, что мама быстро вернет меня на путь истинный, если рассказать ей о поцелуе, отрезвит меня, прояснит положение вещей, но сначала всласть накричится — и этот крик расколет задушевное молчание, установившееся между нами. А я не спешила отказываться от тишины.

Но когда в тот день я пришла домой, мама сразу почуяла неладное.

Она сидела в кресле, подчеркивая красной ручкой фрагменты своей диссертации, а свободной рукой потирая левый висок.

— У тебя странный вид, — заметила она.

— Нет, все нормально. — Я развязала шнурки на ботинках и, подойдя к обеденному столу, отодвинула пакеты с едой из ресторана на другую сторону, чтобы выложить учебники. — Как дела?

— Похоже, будто тебя тошнит.

— Я хорошо себя чувствую.

— Ты получила двойку за контрольную по математике?

— Я же сказала: все в порядке.

— Это что, ты повышаешь на меня голос?

— Нет, мама.

Она уставилась на меня, постукивая ручкой по подбородку.

— Случись что-нибудь, ты бы мне рассказала, верно?

— Да, конечно, — ответила я.

— Да, конечно, — повторила она.

Остаток вечера прошел в молчании — пока Брэндон не явился домой на пару с Шейлой. Вскоре он уже швырялся вещами, потому что Шейла переспала с каким-то Тревором, то ли его братом, то ли другом. Она игнорировала его вопросы: «Спала? Спала, да? Говори, стерва, да или нет!» — только постоянно вопила: «Я видела тебя с этой лахудрой, Тессой, мать ее, Миллер!» Оба сходили с ума от страсти, так что я была уверена: они скорее поубивают друг друга, чем разбегутся. Я сомневалась, хочу ли испытывать столь же сильные чувства, возможно ли такое вообще и что для этого требуется. Терренс, проводив меня до автобусной остановки, ничего не сказал на прощание, и я тоже смолчала. Я так и не поняла, помог ли ему поцелуй ответить на вопрос или я еще нужна ему, чтобы предпринять новую попытку. Я даже не знала, хочу ли быть нужной: очень уж было похоже, что меня попросту используют.

Тут Шейла взревела: «Перестань!» Брэндон, видимо, врезал кулаком по стене. Я уже давно бросила попытки сосредоточиться на задании по биологии и теперь только изображала, что делаю уроки, держа в руках ручку.

— Как ты думаешь, она виновата? — сказала вдруг мама. Ее резкий тон испугал меня, и я вздрогнула.

— Что? — переспросила я.

Она подняла глаза от бумаг и уставилась на меня, поджав губы.

— Извини, — поправилась я, — что ты сказала?

— Как ты думаешь, Шейла изменила