Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

– Я спокойна! – кричит Лера. – Непонятно, о чём ты думаешь! Как в космосе! Надоело мне всё это!

Меня же, видимо, всё устраивает.

Я снимаю куртку, бросаюсь на кухню и начинаю мыть посуду. Мытьё посуды в этом доме – моя святая обязанность. Это я так себе сам определил, назначил себя ответственным. В электричестве, к примеру, я не понимаю ни хера, поэтому, чтобы не быть нахлебником, я мою посуду, орудую пылесосом и полы мою тоже я. Это меня успокаивает. Курить мне нельзя, поэтому я херачу, мать её фашистскую, посуду.

– Ты руки не помыл! Ты не переоделся! Иди помой руки и переоденься!

В руках у меня тарелка, хочется разбить эту тарелку себе об голову.

– Лера, – стараюсь говорить максимально спокойно, – ты два дня назад мне вынесла мозг запахом, который я принёс от Мартынюка. Сегодня – Новый год. Можно хотя бы в этот день вести себя нормально?

– Это я веду себя ненормально? Это я за паспортом в Новый год собралась? Иди мой руки!

Я иду и мою руки. Переодеваюсь и хватаюсь за пылесос. Мне нужно чем-то занять себя. Сейчас это архиважно.

– Ты почему одежду в шкаф не повешал?

И тут я взрываюсь. «Повешать» – это детонатор. Сколько раз говорил ей: следи за речью! Ты государственная, блин, служащая! Следи! Как об стену горохом! Повешать, Поло́жить! Не хватает только «покласть».

– Пылесосить будешь потом! Сейчас надо мыть посуду!

– Отъебись, – шиплю я, – от меня. Ладно?

От неожиданности Лера открывает рот. Уходит. Через мгновение из кухни доносятся всхлипывания.

– Мама! В чём дело?

О господи, думаю.

Нина заходит в комнату и смотрит на меня сурово.

– Ты почему маму обидел?

Я врубаю пылесос.

Не помню, как прошли эти восемь часов. Я пропылесосил всю квартиру, сходил на улицу, вытряхнул пыль из мешка. Курить хотелось страшно, но я сдерживал себя. Вернулся, потёр сыр, нарезал овощи, убрал бухло на балкон.

Броуновским движением перемещаемся по квартире. Чтобы лишний раз не пересекаться, я периодически эвакуируюсь в ванную. Сажусь на пол и читаю книжку. Читать, правда, не получается.

21.00.

22.00.

23.00.

Все молчат.

Ломаю себя в сто пятьдесят восьмой раз. Подхожу к Лере. Глажу по плечу.

– Давай больше не будем ругаться. Новый год всё-таки.

– Я так ждала, что ты это скажешь, – отвечает мне Лера.

И улыбается.

Последние лет десять я меряю свою жизнь примитивно. Полосами меряю – чёрная/белая. Протяжённые полосы. Неделя-две. Сейчас, пожалуй, судьба начинает чертить белую. Две недели. Мы успеем провести праздники без скандала. Мы слетаем в Москву, посетим Тамбов и проведём всё это время душа в душу. Выдыхаю.

На столе, обливаясь холодным потом, стоит бутылка «Финляндии». С Новым годом, дорогие товарищи!

Однако жизнь ломает привычные стереотипы.

Вместо длинной белой полосы – обломок рельсы.

Не так взял сумку, не туда поставил, не то ответил, не так посмеялся. Этой критики мне уже достаточно, чтобы воспламениться. Я успеваю лишь вовремя задраить люки и приступить к внутренним пожарным работам. Просачивается, конечно, из люков дымок, но не валит клубами.

В самолёте мы не разговариваем. Я читаю книгу. Кормак Маккарти «Кровавый меридиан». Мексика, кровь ручьями, и так красиво. Только крови в моей жизни не хватает.

Читаю, дело моё привычное – молчание. Молчу, чтобы не разгорелось. А многие полагают – нельзя молчать. Никаких тайн, никаких секретов между любимыми людьми. Что вы говорите!

Я читаю «Кровавый меридиан» и понимаю, что мальчикам в детстве не нужно давать книжки о благородных рыцарях. Они, эти книжки, заводят не туда. Покорить принцессу, сразив противника копьём на турнире, пасть перед принцессой на колени и доказывать, доказывать свою любовь. Любовь – это теорема, которую нужно постоянно доказывать, – так же у Шварца?

Весь этот долбаный отрезок своей жизни – юность-зрелость – я занимаюсь тем, что доказываю женщинам. Любовь доказываю, теперь вот пытаюсь доказывать свою состоятельность. А может, наоборот давайте, как выражается мудрый Мартынюк?

В иллюминатор я наблюдаю кудлатые облака, голубое небо и покатый бок солнца. По салону перемещаются фигуристые стюардессы с огромной тележкой. Помимо соков и воды, тележка заставлена виски, коньяком, вином и водкой. Хочется выпить. Но деньги мои у супруги.

Нельзя давать мальчикам книжки о рыцарях. Категорически нельзя. Остап Бендер! Вот какой литературный герой должен служить им ориентиром в раннем, ну, например, десятилетнем возрасте.

– Когда мы долетим? – нетерпеливо спрашивает Нина.

Павелецкий вокзал. Девочки мои стоят у буфета. Старшая морщит от неудовольствия нос. Запахи здесь и впрямь не очень.

– Прошу в метро, граждане.

Ловлю себя на мысли, что ощущаю себя хозяином. Положения хотя бы хозяином признаю себя я. И это соответствует действительности. Здесь я – как рыба в воде. Это не Екатеринбург вам, где я ничего не знаю. И знать не хочу.

Мы доезжаем до Охотного ряда, поднимаемся по эскалатору наверх. На улице уже начинает темнеть. Выходим из метро, и я вижу, как Лера и Нина немеют от восторга. Не Екатеринбург, повторяюсь я. Всё в новогодних огоньках, огромные здания вокруг: посмотри сюда – Большой театр, туда глянь – Кремлёвская стена. У Большого – сцена, на сцене стоят Деды Морозы и лабают Рэя Чарльза. Поглядываю на своих спутниц искоса, и чувствую, что они ощущают себя как в сказке, улыбаются.

Провожу на Красную площадь, огромный каток разбит на ней. Через каждый шаг – палатки со всякими сладостями. Покупаю Нине петушка на палочке, по цветочку каждой покупаю.

– Вот Кремль, Нина. Там сидит Путин.

– Нам бы поесть где-нибудь, – говорит Лера.

Я рассчитал время. В мои планы включено и «пожрать», и «походить». Чтобы впечатления были и чтобы час в поезде не сидеть.

Едем до Арбатской, проходим на улицу Поварская. Гробовое молчание продолжается, и это меня почему-то веселит.

– Видите эту белую церковь? Её показывали в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

Ноль эмоций.

Заебитлз. Идём дальше.

– Здание Верховного Суда Российской Федерации. Вам, Валерия Фёдоровна, как юристу, это должно быть интересно.

Валерия Фёдоровна делает вид, что это ей абсолютно неинтересно.

– Мы скоро придём?

– Терпение.

– Мы устали.