Сопротивляйся мне - Ольга Вечная

Я вообще ни о чем думать не могу в его присутствии. Мне даже кажется, что это лучший день в моей жизни.

После первого сентября в университете, разумеется.

Еще я вижу, как на него смотрят другие женщины. Он одет просто, но дорого. Лаконичный черный цвет, часы известной марки. Он высок и отлично сложен, достаточно молод. Его волнистые волосы привлекают внимание. Он определенно выделяется в хорошем смысле.

Всё это я начинаю замечать сейчас. И мне хочется, чтобы его внимание было приковано только ко мне. Он сказал, что я красивая. Он выбрал меня по фотографии.

Владимир наклоняется и шепчет мне на ухо.

— Как это случилось? Расскажешь мне?

Я округляю глаза, прекрасно понимая, о чем он.

Начинаю немного суетиться и ерзать на диванчике, будто устраиваясь поудобнее.

На самом деле он отреагировал идеально. Даже подозрительно. Попросил, чтобы я перед свадьбой показала ему бумагу с последними анализами, где написано, что вирус в крови не определяется, дабы точно убедиться, что я не заразна.

Это хорошо, это даже в плюс. Значит, он и с другими женщинами был осторожен.

В действительности я, конечно, была готова ко всему — к страху, отвращению, неприятию. Окружающие зачастую мало что знают об этой болезни, поэтому боятся и брезгуют. Когда я училась классе в шестом, в нашем городишке нашли ВИЧ у одной женщины. Она сдавала кровь в обычной поликлинике, ей гарантировали анонимность. Но на следующий день об этом знал весь город! Ее вынудили уволиться, а потом наш мэр попросил ее переехать.

Почему я так хорошо знаю эту историю? Она жила в том же подъезде, что и Виолетта Степановна. Мы с бабушкой ходили мыть поручни после этой женщины. Она заболела, и ее за это возненавидели.

Меня осеняет мысль. Может, мои родственники так сильно не хотели оставлять меня наедине с Владимиром именно потому, что я могла проболтаться? Продали красивую куклу. Боялись, что он откажется? Что начнет сбивать цену?

Становится так обидно! До глубины души!

Владимир, заметив, что я смущаюсь, говорит совершенно серьезным тоном:

— Не волнуйся. Я просто хочу знать. Это был какой-то наркоман-музыкант?

Я прыскаю в ладонь, представляя, как встречаюсь с рок-звездой. А потом смеюсь, откинув голову. Звонко и искренне. Боже, мне точно надо меньше пить! Тайный роман с музыкантом. Виолетта Степановна бы… как сказал Дымарский? Облезла!

Пока я смеюсь, он смотрит на мою грудь, на мою шею. Я замечаю это.

— Увы, но нет, — говорю ему на ухо. Потом отстраняюсь. — Авария. Мне тогда семнадцать было. Одиннадцатый класс, октябрь месяц. Мы с папой ехали домой по трассе. Везли какие-то железные палки. Арматура, или что это… я не разбираюсь. Папа тогда переделывал баню. Я плохо помню, что случилось, но машина вылетела в кювет и перевернулась. Я была пристегнута, сработала подушка, но эта железная арматура… — я быстро вытаскиваю заправленную в брюки блузку и задираю ее. Блин, всё равно не видно! Уже не отдавая себя отчета в том, что делаю, я расстегиваю ремень, молнию, чуть спускаю с талии черную ткань и показываю Дымарскому свой пупок, тазовую косточку и белый тонкий шрам. — На спине такой же. Эта железная палка проткнула меня насквозь, — говорю ему с энтузиазмом. — Папа отключился, а когда пришел в себя, сразу вызвал скорую. Зажал рану. Но я потеряла много крови. Мне делали переливание. Я не знаю, как так получилось. Или проверенной крови не хватило, или… инструменты плохо продезинфицировали. Я не понимаю. Но уже в январе на медосмотре анализ показал вирус. И… ну и всё. В двадцать один год я девственница. Да еще и с сюрпризом, — пожимаю плечами. — Но я бы не хотела умереть девственницей, как Виолетта Степановна. О боже, мне больше не наливать! — говорю я, закрывая салфеткой рот.

— Не волнуйся, девственницей ты не умрешь точно, — задумчиво произносит Владимир, рассматривая мой шрам. Потом без спроса касается его большим пальцем, ведет по коже. Его ладонь оказывается на моем животе. Она теплая, большая. Я снова задерживаю дыхание. Мне приятно.

Владимир

Ближе к часу ночи Анжелика, наконец, осваивается в клубе и идет танцевать.

Вообще, осваивается она довольно быстро в любой ситуации, это я уже понял. Поначалу молчит и словно прислушивается. Кого-то она мне напоминает. Какую-то будто зверушку. М-м-м… Зайца, что ли?

Где опасность? Кто-нибудь или что-нибудь угрожает? Сбежать или спрятаться? Замереть и притвориться пустым местом?

Но, едва определив, что бояться нечего, позволяет себе расслабиться и быть очаровательной.

Весь вечер за ней наблюдаю и испытываю смешанные чувства. Либо она действительно настолько скромна и невинна, либо искусно притворяется. И первое и второе, впрочем, вероятно, зная Гловача. Не удивлюсь, если у него своя собственная методика воспитания детей. Один тот факт, что он сбагривает чужому человеку больную дочь на вот таких условиях — прекрасно характеризует этого персонажа.

Она разве что не извинилась за свой «сюрприз».

Что-то у нее должно быть от отца. Во внешности, в повадках, в характере. Она ведь росла под его крышей, она его кровь и плоть. Лживость, подхалимство, жестокость. Какие-то пороки.

Жалко мне ее. Юная, словно воздушная, а столько всего перенесла. Впрочем, ее слова нужно будет проверить. Не забываем, что фамилия у нее Гловач. И его гены. Которые в будущем смешаются с моими.

К этому, блть, придется привыкнуть. Ладно.

Наблюдаю, как она двигается на танцполе, как украдкой поглядывает на меня. Немного щурится, так как очки оставила на столике. Поднимает вверх руки. Призывно качает бедрами. Усмехаюсь.

Ее, конечно, передержали в девках. Чуть тронешь — вспыхивает. Краснеет, отзывается. Пахнет вкусно. Женственно.

Был бы ее ровесником, давно потерял бы голову. Ее есть от чего потерять, девочка прельщает.

Кстати, парадокс. На примере Анжелики можно было бы вести лекции студентам по этике. Запретный сладкий плод. Соблазнительная, невинно-порочная. Гибкая. Чертовски сексуальная. Куколка на вид, страсть в глазах. Сочная. И при этом отравленная.

Сколько ты готов отдать за секс с ней? Да, вот именно с ней. Прямо сейчас. Наклонить, поиметь. А еще трогать. Трогать. Трогать. Везде. Трахать ее тело, вдыхать ее запах, слушать ее стоны. Кончать в нее. На нее.

Здоровье? Может быть, жизнь?

Делаю глоток минералки.

Надо убедиться, что Анжелика на терапии и действительно не заразна. Потому что от ее отца можно ожидать чего угодно. Он ведь ни слова не сказал мне. Хитрый старый хер.

Анжелика подходит, берет меня за руку и тянет на танцпол. На кураже.

Отрицательно качаю головой.

Она просит. Буквально выпрашивает внимания. Наклоняется, чтобы заглянуть в глаза, я обхватываю ее подбородок и веду пальцем по губам. Она замирает, словно потерявшись. Не понимает, что ей нужно делать. Губы манящие, алые, она их призывно приоткрывает.