Хтон - Пирс Энтони

— Садись, Атон, — сказала она, указывая на диван рядом с собой.

Ее голос был нежным, почти музыкальным. Он сразу же понял, что она с ним играет. То, что он — ее подручный, ей недостаточно? Или она хладнокровно использует сексуальную привлекательность для усиления своей позиции? До какого предела?

— Система долей, — сказала Мойна, делая первый ход, — самый удобный способ беспристрастного вознаграждения участников торгового рейса.

Да, это так. Система заимствована из практики древних китобоев на Земле. Члены китобойной команды получали вместо платы определенную часть прибыли. Пятидесятая доля представляла собой пятидесятую часть целого, и так далее. Даже двадцатитысячная доля могла обернуться внушительной суммой, если рейс оказывался удачным. Каждый член команды был заинтересован в экономическом успехе всего предприятия.

Атон кивнул и воспользовался активной защитой:

— Перевозка тафисов, уверен, должна хорошо оплачиваться.

Мойна улыбнулась:

— Владельцы берут себе вторую долю — половину прибыли.

— А какую долю берет Тафис?

Мойна отказалась уступить инициативу:

— Доли на «Иокасте» включают четырехтысячную для новичка…

— Двухтысячную для опытного машиниста, — сказал Атон, подвигаясь ближе. — Но иногда бывают очень опасные дежурства…

— Частичные дивиденды должны рассчитываться в каждом порту…

— А холодильники проверяться…

— …в том случае, если член команды увольняется и требует свою долю…

— …или если эту долю требуют его близкие родственники…

Глаза у Мойны были серые, почти зеленые.

— Поэтому реестр дивидендов — исчерпывающий справочник, описывающий каждого человека на корабле.

— И весь легальный груз. — Волосы у нее, похоже, стали ярче, с медным отливом.

— Наличие реестра у постороннего лица является преступлением.

— Равно как и нахождение на борту личинок, — закончил Атон.

Ее губы были крепко сжаты.

— Однако… — начала она.

Атон поцеловал ее.

Он сделал хитроумный ход, сознавая свою власть над этой женщиной, и готов был достичь молчаливого взаимопонимания любым необходимым знаком. Он понимал, что речь идет о чем-то большее нежели взаимные обязательства: никто не мог позволить другому выступить с осуждающими намерениями. Но это были всего-навсего рассудочные козни ради выживания. На душевном уровне все определялось его бесплодным поиском миньонетки — если она действительно существовала. Он воспринимал капитана Мойну как помеху, а не как женщину.

Но когда их губы соединились, странный огонь объял его. То, что казалось рассчитанным искусством, обернулось реальной страстью. Он хотел ее как женщину.

Мойна отстранялась.

— Зачем ты это сделал? — спросила она.

Атон подавил расстройство от внезапного отказа и решил истолковать вопрос как деловой.

— Реестр дивидендов? Будем считать, что причина такая же, что и у контрабанды тафисами.

Дебаты его теперь не интересовали. Он был раздражен — тем, что его смогли так легко возбудить и отвергнуть. Но сказанное было правдой: взаимопонимание не требовало того, чтобы раскрывать более глубокие мотивы. Возникло своего рода равновесие. Следовало его сохранять.

Она наклонилась к нему, опять соблазняя его. Что с ней? Пришлось признать, что она действует на него возбуждающе: желание возобновилось. С этой женщиной шутки плохи. Он никогда еще не попадал в подобную переделку, никогда не был так восприимчив. На этот раз он отказывается играть в ее игру; больше он ее не поцелует.

— Что это, — спросила она, — в твоих волосах?

В вопросе была короткая заминка, обеспокоившая его. Мойна хотела сказать что-то еще или, возможно, сказать по-иному. Ему казалось, что легкая деланность ее речи — следствие ее официального положения, но теперь-то она не играла роль Капитана, а искусственность осталась.

Он вынул из волос цветок.

— Это хвея. Для жизни ей нужны воздух и любовь — любовь к ее спутнику. Если отнять ее у меня, она умрет.

Мойна взяла цветок с ладони.

— Я слышала сказку о хвее, — пробормотала она, рассматривая растение. — Очаровательно.

Атон опять почувствовал беспричинное раздражение. До сего дня он и сам думал, что тафисы — выдумка. Неудивительно, что люди не верили в уникальные свойства хвеи.

— Сейчас покажу, — сказал он, забирая цветок. Он положил его на стол и отошел.

Какое-то мгновение хвея цвела, затем лепестки ее стали вянуть. Атон быстро подошел и взял цветок: к хвее вернулись силы, она вновь стала зеленой и свежей.

— Не сказка.

Глаза Капитана сияли.

— Какая обворожительная связь, — воскликнула она. — Ее дала тебе мать?

Челюсть Атона напряглась:

— Нет.

Мойна, улыбаясь, коснулась его руки:

— Я причинила тебе боль?

— Нет!

Но под ее понимающим взглядом он испытывал потребность оправдаться.

— Мой отец, — сказал он, — женился на девушке из Династии Десятых. Они прожили вместе два года, и хвеи цвели как никогда. Она была добрая, очень его любила и умерла при родах.

Мойна положила ладонь ему на руку.

— Мне незачем это знать, Атон.

Но сейчас ему надо было высказаться.

— После чего Аврелий отправился в космос. Его двоюродный брат Вениамин Пятый присматривал за хозяйством, так что хвеи не погибли. Аврелий путешествовал в дальних уголках галактики, стараясь забыться. Из-за неисправности его корабль причалил к неизвестной планете. Отец… полюбил местную девушку и взял ее с собой. Он привез ее на Хвею.

Мойна всматривалась в его беспокойные глаза:

— Нет необходимости…

— Она жила с ним всего один год… и бросила его. Скорее всего, вернулась на свою глухую лесистую планету. Аврелий больше не путешествовал; он выращивал в одиночестве хвеи и воспитывал меня.

— Но она дала ему силы продолжать…

— Она не любила его! — закричал Атон, отбросив руку Мойны. — Она его бросила. Ни одна дочь Хвеи так бы не поступила. У меня не было матери — ни родной, ни мачехи.

— Возможно, она бросила его потому, что любила, — сказала Мойна. — Ты способен это понять?

— Нет, — Атон поднял руку, словно собираясь ее ударить. — Если я когда-нибудь встречу эту женщину, я ее убью. Я подтверждаю свое происхождение от Династии Десятых. От достойной женщины. Десятой!

— Какие страстные слова! — Капитан постаралась сменить тему. — Через тридцать шесть часов я покажу тебе, куда везут тафисов. А теперь быстро уходи.