По стопам Господа - Грег Айлс

– И все-таки нам лучше говорить шепотом, – сказал я тихонько, показывая пальцем на стену. – А уходя, я прихвачу коробку с собой. Боюсь, что АН… – тут я осекся и поправился: – …сотрудники службы безопасности нашей компании обыщут ваш дом при первой же возможности, как только вы куда-нибудь отлучитесь. Будет очень нехорошо, если они найдут вот эту "волшебную палку".

Лу Ли выросла в коммунистической стране с безжалостной тайной полицией и знала, на что способны секретные службы.

– Они убивали моего Энди? – прошептала она.

– Надеюсь, нет. Учитывая состояние здоровья Эндрю, его возраст и привычку выкуривать по пачке сигарет в день, инсульт исключить нельзя. Однако… в общем, говоря по совести, я не думаю, что это был удар. А вы… на каком основании вы предполагаете, что его убили?

Лу Ли закрыла глаза – по ее щекам потекли слезы.

– Энди знать, что такое могло случаться с ним. Он мне говорить.

– Он высказывал опасения за свою жизнь только однажды? Или много раз?

– Много раз. Последние две недели – много, много раз.

Я сделал долгий вдох, чтобы успокоиться.

– Лу Ли, вы знаете, для чего Эндрю приглашал меня в Нэгс-Хед?

– Он хотеть разговаривать с вами. Это все, что Лу Ли знает. Энди был очень испуганный о работе. Испуганный о «Тринити». Испуганный о…

– Чего еще он боялся?

– Годин. Он боялся Годин.

В глубине души я давно подозревал, что все упрется именно в Година. Ненавидеть Джона Скоу было проще простого – высокомерный технократ без моральных тормозов. Но особенного страха он не внушал. Годин, с другой стороны, был само обаяние – любить его было легко: гений, патриот в лучшем смысле слова, человек твердых взглядов. Однако, поработав с ним некоторое время, вы ощущали некую его неутолимую фаустианскую жажду знаний любой ценой – вопреки препонам и моральным границам. Каждый чувствовал подкоркой: кто будет стоять между Годином и его целью, тот долго там не простоит!

Поначалу отношения Година и Филдинга складывались хорошо. Они были примерно одного поколения; к тому же Годин обладал даром Роберта Оппенгеймера – умел заинтересовать талантливых ученых, сочетая более или менее тонкую лесть с обещанием великих открытий. Но медовый месяц их отношений длился не долго. Для Година «Тринити» была данной свыше миссией – и он рвался к цели исступленно, слепо. Филдинг был человек другого склада. Англичанин не поддерживал мысль, что если нечто теоретически возможно, то реализовать это следует непременно. И еще меньше он верил в то, что цель оправдывает любые средства.

– Энди предполагал показать мне какие-либо бумаги? – спросил я с надеждой.

– Я так не думать, – сказала Лу Ли. – Каждый вечер он делать записки, но каждый вечер перед идти спать он записки сжигать. – Тут она указала на камин. – Энди быть очень секретный. Всегда хотеть защитить Лу Ли. Всегда защищать Лу Ли!

"Для меня он делал то же самое", – подумал я. Внезапно мне вспомнилась одна фраза из письма Филдинга, и я спросил:

– Сегодня утром, идя на работу, Эндрю взял с собой карманные часы?

Лу Ли ответила без промедления:

– Он брать они на работа каждый день. Вы не видели они сегодня?

– Нет. Но я уверен, что часы вам непременно вернут вместе с его личными вещами.

Нижняя губа Лу Ли опять начала дрожать – похоже, снова будет плакать… нет, справилась с собой. Наблюдая такой стоицизм китаянки, я вдруг ощутил свою печаль с новой силой – и несколько иначе. Конечно, острота моей скорби по Филдингу несравнима с тем ужасом, который я пережил после потери жены и дочери. Однако день его смерти и для меня черный день. К тому же я начинал видеть и другой, более высокий смысл этой утраты: Эндрю Филдинг принадлежал к когорте сынов двадцатого столетия, которые нашли ответы на некоторые капитальные вопросы человеческого существования и устройства мира. Сознание того, что вот теперь этот великий ум больше не действует, рождало во мне чувство новой зияющей бреши в цивилизованном обществе – умер не просто мой друг, род человеческий сократился на единицу, потеря которой нанесла ему колоссальный и непоправимый ущерб.

– Что теперь будет с Лу Ли? – тихо спросила вдова Филдинга. – Меня посылать обратно Китай?

"Вот уж что исключено, так исключено!" – подумал я. Одной из причин, почему проект «Тринити» держался в такой тайне, было подозрение на самом верху, что и другие страны работают над чем-то похожим. У коммунистического Китая богатая история воровства военных наступательных технологий. Агентство национальной безопасности ни при каких обстоятельствах не позволит китайскому физику, который был близок к самому сердцу проекта, вернуться на родину. Больше того, сама жизнь вдовы Филдинга теперь под вопросом. Но до тех пор, пока я не переговорил с президентом, для защиты Лу Ли я не мог сделать практически ничего.

– Вас ни в коем случае не вышлют, – заверил я ее. – Относительно этого даже не волнуйтесь.

– Энди был говорить, правительство делать что хотеть.

Тут фары автомобиля осветили гостиную – какая-то машина медленно проехала мимо дома. Выдержав напряженную паузу, я промолвил тише прежнего:

– Нет, Лу Ли, правительство не вольно делать что захочет… Мне неприятно это говорить, но в данной ситуации вам лучше сотрудничать с Агентством национальной безопасности и оставаться тише воды, ниже травы. Чем меньше неприятностей и неудобств вы им причините, тем меньше они будут ощущать вас как угрозу. Вы понимаете?

Лицо китаянки напряглось.

– Значит, я должна позволить им убивать моего Энди и не говорить ничто? И не делать ничто?

– Мы не уверены, что Энди был убит. И вы сейчас, при всем желании, ничего в одиночку сделать не сможете. Только будете зря рисковать жизнью. Предоставьте действовать мне. Я позвонил президенту и жду ответного звонка. Президент как раз в Китае – такое вот забавное совпадение. В Пекине.

– Я видеть на телевидении. Энди был говорить мне, вы знать этот президент.

– Да, я встречался с ним. Он был другом моего брата – и именно он назначил меня на работу в проект «Тринити». Обещаю вам во что бы то ни стало узнать всю правду о смерти Эндрю. Это моя прямая обязанность по отношению к покойному. Я большой его должник.

Лу Ли внезапно улыбнулась сквозь слезы.

– Энди быть хороший человек. Добрый, веселый. И очень толковый.

– Да, умней его долго искать, – согласился я.

Впрочем, что значат слова «толковый» или «умный» в применении к гению типа Эндрю Филдинга? Все равно что про слона говорить «большой». Нос у меня «большой». И слон «большой». Филдинг принадлежал к самому крохотному братству на планете – узкому кружку людей, которые действительно понимают тайны квантовой физики – научной области, в которой – согласно шутке кембриджских студентов Филдинга – работают только те, кто слишком умен, чтобы стать профессором.