Нора Баржес - Мария Голованивская

Нора взяла его в руки, наморщилась. Надавила, открыла.

Ты молодец, Анюха, что попробовала, уважение тебе от нас, – всплыло в окошечке послание какого-то Бо́риса, – а потом еще и еще, из чего следовало, что Бо́рис обеспокоен, что Анюха о-го-го, что дальше будет лучше.

Нора вскрыла другие послания и читала их около часа, пока Анюта не обнаружила, что забыла заветную раковинку на кухне.

Она вошла в дверь маленькой испуганной девочкой.

Из посланий Нора поняла, что с этим придется разбираться до конца, и, преодолевая в себе сомнения, все-таки постучала в кабинет Павла.

Ее никогда не тянуло на дно. Волшебное притяжение дна было ей категорически неведомо.

Но вот его дно иногда тянуло, заманивало на свою глубину.

Она ходила по узкой тропиночке, по краю, натянутому над пропастью, в глубине которой виднелась бездна.

Она балансировала, как могла, чтобы не упасть туда.

Ей не нравилось, не хотелось, не моглось пузыриться и пениться в объятиях запретного, она никогда не плевала на пол и не рассматривала запрещенного, не по умыслу, а от природы, лишившей ее этого магнита.

Читая и плутая в подозрениях, она, конечно, вспомнила и даже несколько раз просмотрела в кинозале своей черепной коробки маленький чудесный фильм про ее второй или третий приход к Риточке. Они долго, словно пылинки, кружатся в лучах октябрьского солнца по комнате, смотрят какие-то альбомы, читают вслух какие-то книги, наслаждаются, несмотря на норино «эго», тягучим голосом русского рока, что-то воспевающего про героин.

А ты, Норочка, когда-нибудь пробовала? – спросила Рита, посадив ей несколько ожогов своими рыжими глазами.

Конечно, нет, – смутилась Нора и нервно закурила.

А давай?

Что давай?

У меня есть марихуана, приятненько и легко. Будешь со мной, Норочка?

Она взлетела и закружилась в воздухе, но уже не пылинкой, а сверкающей бабочкой. Они танцевали с Риточкой под самым потолком в сложносочиненных бликах от лампы и проезжающих уже в вечерней мгле машин, они целовались и клялись первобытными клятвами неизвестно в чем, но, главное, очень надолго, навсегда.

Фильм в черепной коробке заканчивался гимном восходящему солнцу. Нора проснулась в своей постели на заре впервые за долгие годы без тягостного чувства, каких-либо душевных и физических болей, она улыбнулась комнате, в которой столько страдала, свету за окном, всегда казавшемуся ей серым, и тут же написала Рите послание: «Ты ангел мой, спасибо за чудный дар, которого я, наверное, недостойна».

Павел тогда, в Чужом Городе, множество раз перечитывал это послание и не смог вообразить, о каком таком даре писала Нора. Что она могла получить от этой дурочки?

Павел обожал запах дна, его вид, он подспудно ощущал родство, которое знакомо всякому земноводному и всякой рептилии.

Родство с утробой.

Он любил фантазировать, как его предки биндюжили, содержали одесские припортовые притоны. Он чувствовал, что он оттуда.

Он обожал иногда помочиться в умывальник, изобразить скабрезность на стенке лифта. Вырядиться в обноски, надеть сбитые башмаки, не зашнуровывая их, и двинуться по пахнущим мочой улицам куда глаза глядят, на поиск дешевых приключений и пацанских радостей. Он пил дешевую водку, ел в облупленной пельменной те самые серые комочки с кошатиной, ловко поддевая их алюминиевым чудовищем о трех головах. Он сюсюкал с буфетчицами и бомбил на своем роскошном автомобиле, печаля потом состоянием салона водителя Семена.

Наркотики, – грустно заключил Павел, закончив чтение посланий в дочернем телефоне. – Вы обе превратили меня в извращенца, который пробавляется чтением вашей смрадной переписки.

Злоба захлестнула его.

Какого черта! Ты полагала, что твое хулиганство пройдет безнаказанно?

Нора курила, почернев лицом.

Я виновата.

И что?

Она хотела спросить, почему он решил, что речь идет именно о наркотиках, а не о первом опыте интимного толка, но не смогла ничего выговорить.

Может быть, она уже и с твоей Риточкой развлекается, ты не подумала об этом? Там ничего нет про «дивного ангела и чудный дар»?

Нора молча поднялась. Она спросила спокойно:

Ты обвиняешь меня?

Позови ко мне дочь, а с тобой и говорить не о чем.

Аня побаивалась, когда папа звал ее в кабинет. Огромный стол красного дерева и полки с книгами представлялись ей тяжелой броней, за которой прятался ее папа. Когда он ругал ее, всегда мягко и терпеливо, она разглядывала узор на его бархатных темно-бордовых тяжелых шторах – темные лилии без стеблей. Или бронзового ангела на настольной лампе, трубившего в трубу.

В этот раз все было иначе. Он видел в ней мать. Он распахнул телефонное окно и читал вслух каждое послание. Она давала объяснения, плакала, он безжалостно допрашивал. Он потребовал, чтобы она принесла свой дневник, он знал, что она ведет дневник. Она принесла, он беспощадно, вслух прочел и его.

Вердикт – перевод в другую школу, запрет на общение, возможно, смена квартиры.

Она рыдает у него в комнате, потом у себя.

Он уже наутро отчаянно просит прощения, он говорит, что испугался за нее, говорит Норе, ей самой.

Но скорлупа, в которой они когда-то так уютно сидели все втроем, треснула, слова утратили силу подменять собой жизнь, ушли в отставку, и на их место заступили подлинные события, вышли на сцену и стали диктовать свое.

Началось действие, и теперь было только оно одно.

Нора уснула под всхлипывание дочери за стеной.

Да, Риточка, мы приехали, – шептала она в трубку, – у нас сущий ад. Съездили ужасно, я же тебе говорила, а сегодня нашли у Ани переписку, вроде бы она попробовала наркотики. Скандал дома очень большой, наверное, надо будет переезжать, переводить в другую школу.

Она пила каждое риточкино ответное слово. Что это нормально, что и она попробовала, все пробуют, и надо бы не оттолкнуть, а наоборот, но родители всегда так скандалят, а жаль. Но тоже ничего, все через это проходят, утрясется, а то, что Аня любопытна и рисковая, то есть живая, так это плюс, и все даже хорошо. А у нее все пре-крас-ненько, конечно, наскучалась по Норочке любимой, и выставки в Москве прекрасные, и погода вот уже несколько дней прекрасная, мороз и солнце, и не поехать ли гулять в Архангельское, там кра-со-та?!!!

Они свидятся на днях. Ее котенок подрос, Нора увидит. У нее, конечно, много работы, Нора знает. Она очень ждет, что Нора приедет к ней и приготовит свою прекрасную геркулесовую кашу с курагой, черносливом, изюмом, орехами – густую-прегустую, какую только Нора умеет готовить. А еще распродажи! Может быть, Норочка поможет ей выбрать свитерок и ботиночки?! Она так рада! Рада!! Рада!!!