Народ и власть в России. От Рюрика до Путина - Эрик Форд

…Знаете, – продолжала она, разгорячившись, как всегда, во время своей речи, – в «Смутное время» был такой крестьянин Иван Сусанин – согласно легенде, он спас Михаила Романова от поляков. Когда они узнали, что Михаил избран царем, то пытались захватить его в имении Романовых под Костромой (русский город. – Э.Ф.). Однако они не знали дорогу и велели Ивану Сусанину отвести их, но он завел поляков в непроходимый лес: они там погибли, а царь был спасен. Эта легенда всегда служила Романовым доказательством того, как народ любит свою власть, как он готов отдать за нее свою жизнь. При императоре Николае I композитор Михаил Глинка написал оперу «Жизнь за царя»; она получилась длинной и скучной, – Николай I провинившимся офицерам предлагал на выбор: послушать от начала до конца эту оперу или отсидеть на гауптвахте, и многие выбирали гауптвахту. Но по его же приказу «Жизнь за царя» входила в обязательный репертуар русских театров; эта опера дожила и до наших дней, сейчас идет под названием «Иван Сусанин».

А в Костроме был поставлен памятник Сусанину. На высокой колонне возвышался бюст Михаила Романова, а внизу под ним стоял на коленях Иван Сусанин, молитвенно сложив руки на груди. Раболепство и пресмыкательство народа перед властью было в этом памятнике: он вызывал справедливое возмущение русского общества и после революции был снесен. На его месте позже был воздвигнут, однако, другой памятник Сусанину, уже без царя, но все равно пропагандирующий идею жертвенности народа во имя власти. Надпись на пьедестале свидетельствует о патриотизме такого деяния: там написано «Ивану Сусанину – патриоту земли русской». Сейчас поговаривают о восстановлении старого памятника – видимо, надписи о «патриоте земли русской» уже недостаточно: нужно, чтобы, как и прежде, народ на коленях стоял перед своим правителем и раболепно поклонялся ему.

…Пока Елена говорила, вокруг нас собралась небольшая толпа; при ее словах люди переглядывались, но молчали. Елена усмехнулась и сказала мне:

– Мы с вами увлеклись. По нашим законам нельзя собирать вокруг себя людей, это расценивается как несанкционированный митинг, и за него можно получить до семи лет тюрьмы. А учитывая, что мы находимся около Кремля, снисхождения ждать не приходится – власть ужасно боится каких-либо стихийных народных собраний вблизи себя. Она у нас теперь вообще всего боится: есть сведения, что российских студентов вскоре начнут проверять на «склонность к экстремизму». Планируется проводить специальное тестирование среди всех абитуриентов и студентов, чтобы выявить потенциальных экстремистов. Интересно, какие будут вопросы на этом тестировании? «Собираетесь ли вы свергнуть правительство»? Варианты ответов: «да», «нет», «не знаю»? И что делать студентам, которые не пройдут тестирование? Куда их собираются девать? Отчислять? Но вряд ли отчисление уменьшит количество потенциальных экстремистов, – скорее, наоборот… Опасаясь волнений, власть доходит до полного маразма: как тут не вспомнить печально известный проект императора Николая I о закрытии всех университетов в России как источников вольнодумства! При нем же в России был учрежден полицейский надзор за всеми, кто мог подозреваться в «неблагонадежности»; между прочим, в тестировании студентов тоже будут участвовать представители Министерства внутренних дел…

Но мы уже действительно митинг организовали, – усмехнулась она. – Пойдемте отсюда, пока нас не забрали!

…Когда эта книга была уже почти готова, в Москве объявили о закрытии всей зоны вокруг Кремля в связи с проведением учений «по отражению атаки террористов». Это было похоже на паранойю, учитывая, что Кремль – хорошо охраняемая, мощная крепость, в которой к тому же постоянно размещен особый «кремлевский» полк. Для того, чтобы захватить Кремль, террористам понадобились бы танки, артиллерия, вертолеты и несколько тысяч вооруженных бойцов. Трудно представить, как такой отряд мог бы внезапно появиться в центре Москвы.

Единственное разумное объяснение «антитеррористических» учений около Кремля заключается в том самом страхе власти перед народом, о котором говорила Елена. Дополнительным доказательством этому служит огромное количество сотрудников государственной безопасности, солдат внутренних войск и специальной техники, которое появляется в Москве при проведении любых, даже самых незначительных мероприятий оппозиции. Глядя на все это, понимаешь истинную цену утверждениям российской власти о «единстве общества», а также о том, что ее поддерживает более 80 процентов населения страны.

При втором царе из династии Романовых, которого звали Алексей «Тишайший», в России окончательно утвердилось крепостное право («тишайший» – превосходная степень от «тихий»; царя презрительно прозвали так за то, что он боялся воевать и первым из русских правителей не принял участие ни в одном военном походе). Закрепощенные русские крестьяне и ремесленники подвергались такому угнетению со стороны своих владельцев и государства, что, доведенные до отчаяния, не раз восставали. Эти восстания государство подавляло с неслыханной жестокостью: например, в ходе подавления крестьянской войны (1667–1671), которую возглавлял Степан Разин, по Волге пускали плоты с повешенными крестьянами, – очевидцы насчитали, по меньшей мере, 15 тысяч трупов на этих страшных плотах.

Чуть раньше в Москве случился «Медный бунт» (в 1662 году), вызванный значительным повышением налогов и волюнтаристским решением правительства производить свои выплаты медными деньгами, которые народу было приказано брать как серебряные, но при этом он обязан был платить налоги настоящим серебром. Это вызвало обнищание населения, москвичи пошли жаловаться царю Алексею. Застигнутый врасплох царь обещал разобраться с налогами, но своего обещания не выполнил. Между тем в его резиденцию были стянуты войска, и когда москвичи пришли во второй раз, их ждала жестокая расправа. Вначале по ним был открыт огонь, и сотни людей были убиты наповал. Потом стали рубить саблями и колоть копьями; наконец, оставшихся в живых схватили и учинили им казнь: более тысячи человек посадили на большие суда, связали руки за спиной и потопили в реке Москве; около двухсот человек повесили, остальным (их число превышало 3 тысячи человек) отсекали руки и ноги, били кнутом, выжигали клеймо на лице. Те, кто выжили, были сосланы «на вечное житье» в отдаленные области России.

Во второй половине XVII века ко всем бедам народа добавились еще гонения за веру. Патриарх Никон провел церковную реформу, которая далеко не всеми была принята. Значительная часть православных верующих отказалась ее признать, в результате русская церковь распалась на два непримиримых лагеря: сторонники Никона и его противники, которых стали называть «раскольниками». Как отмечают исследователи церковного раскола, он был, по сути, протестом народа против усиливающегося гнета государства, но в русских условиях раскольники не видели никакой положительной перспективы в будущем, – оно, по их мнению, несло лишь новые, еще более тяжелые испытания, – поэтому обращали свои взоры к идеализированному прошлому. Заметим, что это вообще характерно для русских: увы, они видят мало хорошего в настоящем и будущем!

Как бы там ни было, государство не намерено было прощать своевольство, и раскольников начали безжалостно преследовать. Ефим Грекулов так описывает это («Православная инквизиция в России»):