Жестокий бог - Л. Дж. Шэн

«Поосторожнее с зубилом, парень. Не испорти ничего. Это слишком ценно для нас обоих».

«Положи дрель. Медленные удары. Люби этот камень, как человека».

«Давай на этом закончим. Ты сражался с этим куском всю ночь. Ты пока не подстроился под него. Ты как будто на войне».

Вон боролся с камнем, и я не верила, что он представит какой-либо другой проект для стажировки. Это вселило в меня надежду. Может, у меня действительно был шанс. По крайней мере, я вовремя сдала свой материал.

– Сядь, – попросил папа с усталым стоном, указывая на огромный нетронутый камень в углу комнаты.

Я смахнула «Анатомию человека для художников» Элиота Голдфингера с камня и сделала, как мне было сказано, скрестив ноги в лодыжках. Я проигнорировала огромный горизонтальный кусок, накрытый большой белой простыней, стоявший в углу студии. Я знала, насколько близки отношения художника с его работой. Это было все равно что вынашивать ребенка, зная, что малыш внутри тебя растет с каждым днем – больше клеток, длиннее конечности, более четкие черты лица.

Я также знала, что это работа Вона и я не должна была ее видеть.

– Ты получишь письмо от правления, но я подумал, что это требует более личного разговора. Позволь мне начать с того, что твоя сборка была феноменальной. То, как ты работаешь с жестью, маленькие колесики для глаз, детали – все это было фантастически выполнено. Это вызвало много эмоций у всех нас троих. Твой дядя Гарри назвал тебя гением, и Альма сказала, что твоя работа, безусловно, ее любимая. Я никогда так не гордился тем, что называю тебя своей дочерью.

У меня перехватило дыхание, и я попыталась сдержать улыбку. Это случилось. Я получила стажировку. Я уже решила, что хочу показать в Тейт Модерн. Я все спланировала. Сначала мне следовало сделать набросок, но образ уже был. Он появился в моем сне в ту ночь, когда я укусила Вона.

– Спасибо. Я…

– Ленни, ты же знаешь, что я люблю тебя, не так ли? – протянул папа, внезапно уронив голову на свои огромные раскрытые ладони.

О-о.

– Да. Конечно, – я запнулась.

– Но ты действительно так думаешь? – спросил он сквозь щели своих пальцев, выглядывая сквозь них, как маленький мальчик.

Внезапно я разозлилась на него. Потому что он не маленький мальчик. Он взрослый мужчина. И он выбрал легкий выход, играя на моих эмоциях.

– Ты говоришь так, словно отправляешь меня в школу-интернат на другом конце света. Немного поздно для этого, папа. – Я старалась говорить легким тоном, прочищая горло.

И тут меня осенило. Моя глупая шутка обернулась жестокой реальностью.

Нет. Нет, нет, нет.

Папа убрал руки от лица и уставился в пол. Когда я ничего не сказала, он начал расхаживать по комнате взад-вперед, его руки были сцеплены за спиной. Через несколько секунд он остановился, словно решая, какой курс действий он хочет предпринять, и повернулся ко мне, наклонившись и положив свои тяжелые руки мне на плечи. Он поймал мой пристальный взгляд. Внимательность, с которой он разглядывал мое лицо, почти сбивала с ног.

– Достаточно, – сказал он.

– Конечно, – выдавила я, чувствуя, как стены крошечной студии смыкаются вокруг меня.

Этого не могло произойти. Боже, пожалуйста. Я так много работала. Это было все, чего я когда-либо хотела, – чтобы мои работы выставлялись в Тейт Модерн. Мне не нравились грязные отношения и полуночные минеты на вечеринках у бассейна для богатеньких детей или баловство с наркотиками, драки и нарушение закона. Мои родители не принадлежали к высшим калифорнийским кругам. У меня не было друзей-футболистов, популярности и всего этого чертова мира у моих ног.

Все, о чем я когда-либо просила, – это стажировка.

– Так и есть. И однажды ты поймешь, что я говорю серьезно, но Ленни… ты не прошла стажировку.

Я закрыла глаза и судорожно вздохнула, не позволяя слезам пролиться. Мне хотелось ему верить. Но если бы я была лучшей, я бы прошла на стажировку. Мы оба это знали.

– Вон Спенсер? – Я услышала, как спрашиваю сама себя. Я не смела дышать. Я знала, что если дернусь или хотя бы пошевелю пальцем, то сойду с ума и разобьюсь, разобьюсь и уничтожу все, что попадется на глаза – опрокину статую, над которой работал Вон, снесу стены и прыгну головой вперед в бассейн, молясь о том, чтобы упасть на дно и умереть.

Я откинулась на спинку стула и позволила Вону сделать это – втереться в доверие к моему отцу прямо здесь, в Тодос-Сантосе. Я впустила его в свое королевство, в свою семью, в свой дом, и каждый божий день наблюдала, как он крал единственную вещь, которая меня волновала, ночь за ночью. Потому что я по глупости думала, что моя работа будет говорить сама за себя, что он не сможет обманом пробиться вперед.

Я была именно такой наивной маленькой идиоткой, какой он меня видел.

– Да, – подтвердил мой отец за туманом моего красного гнева.

Распахнув глаза, я вскочила с камня.

– Его проект даже не закончен! Он сам мне сказал! – вскипела я.

Никогда я не повышала голоса на своего отца. Или на кого-нибудь еще, если уж на то пошло. Сейчас же мое спокойствие утекало сквозь пальцы, как вода.

Мой отец стоял напротив меня, раскинув руки, как будто сдавался.

– И все же его проект кажется на голову выше остальных, хотя и не наполовину закончен.

– Даже наполовину не закончен?! – дико воскликнула я, вскидывая руки в воздух. – Это вообще разрешено? Разве это не противоречит вашим правилам и предписаниям или чему-то в этом роде? Может быть, мне следовало просто подарить тебе сраную банку из-под кетчупа?

Я хваталась за соломинку. Совет Подготовительной школы Карлайл и судьи по стажировке состояли из трех основателей школы – моего отца, его двоюродного брата Гарри Фэрхерста, который был художником, и леди Альмы Эверетт-Ходкинс, бывшей главным куратором музея Гуггенхайма. Если они решили выбрать Вона, я ничего не могла с этим поделать. Я напоминала себе Дон Кихота, сражающегося с ветряными мельницами, зная, что они будут продолжать вращаться, сколько бы я ни махала на них своим воображаемым мечом.

– Ленни, это не очень хорошая вещь. – Папа закрыл глаза, его лицо исказилось от боли. – Это удивительно блестящий шедевр, и если бы ты его видела, то согласилась бы.

– Отличная идея. Почему бы тебе не показать мне этот шедевр, законченный на четверть, чтобы я сама его оценила. – Я пнула кусок пластилина, заставив его крутиться по полу, пока он не ударился о стену. – Покажи мне, что такого блестящего в примерной форме скульптуры без малейших деталей. Креветка в матке, без глаз, носа и губ. Покажи мне, насколько он лучше меня.

Мы оба постояли так некоторое время, прежде чем я бросилась к накрытой статуе, намереваясь сорвать с нее простыню и посмотреть сама. Папа схватил меня за руку, как только я дотянулась до нее.