Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер

Меган перешла на следующую страничку.

– Вот еще одна спасенная… Эльжбета Фицовска, – она с трудом выговорила имя, которое в самом скором времени будет знать не хуже своего собственного, и продолжила читать сдавленным от переживаний голосом. – Полугодовалым ребенком ее тайком вывезли из Варшавского гетто в ящике с плотницким инструментом. А все ее родные потом погибли в Треблинке[18].

Меган прокрутила текст дальше и вдруг задохнулась от волнения.

– О Господи. Это она! Лиз! Сабрина! – Она отпрянула от экрана, вытаращив блестящие от слез глаза. – Это она! Это Ирена. Этого ребенка… Эльжбету… спасла Ирена Сендлер.

Меган яростно потерла глаза.

Лиз с Сабриной встали за спиной Меган и принялись читать рассказ Эльжбеты о ее чудесном спасении.

– Знаете что, – сказала Сабрина, – я вот тут подумала. История Ирены отличается от всех остальных тем, как она старалась оставить спасенным детям их имена. Ну, то есть как она закапывала их имена в бутылках под яблоней, чтобы они когда-нибудь смогли узнать, что они евреи, и выяснить, как их звали по-настоящему. Это же очень важно. Это обязательно должно быть в нашей пьесе.

– Точно! – Меган посмотрела на Лиз и Сабрину. – Имена. Она спасала жизнь именам целых семей. Самое страшное – это потерять свое имя. Тогда умирает твой род. Тебя перестают помнить. Получается, что ты вроде вообще никогда не существовал на свете[19].

Сабрина придвинула свой стул поближе к креслу Меган:

– Из этого может получиться название для нашей пьесы… Имена в бутылке.

Лиз опустилась коленями на покрывающий пол ковер:

– А как насчет Жизнь в бутылке?

– Нет, это вроде как про алкоголиков получается, – сказала Сабрина.

– Имена под деревом?

– Закопанные имена?

– Жизнь в банке?

– Точно! – Сабрина резко откинулась на спинку стула.

– Тссс! – цыкнула на них сидящая в другом конце комнаты седовласая женщина.

– Жизнь в банке? – Меган кивнула и повторила еще раз. – Жизнь в банке. Да, это здорово.

Они склонились друг к другу, чуть не касаясь лбами, и Сабрина прошептала:

– Я даже представить себе не могу, каково это было родителям – отказаться от своих детей.

Меган стало очень неудобно за Сабрину, которая, наверно, просто ничего не знала о жизни Лиз.

– Это всегда очень нелегко, – сказала она, надеясь, что это справедливо и в отношении матери Лиз тоже.

– Я вот часто думаю про свою сестру Сару, – сказала Сабрина. – Мы удочерили ее еще совсем маленькой. Ее матери было всего четырнадцать… и она была из семьи бедняков. Так вот родные выгнали ее из дома и запретили возвращаться, пока она не избавится от Сары. Сара часто меня спрашивает, любила ли ее та, настоящая мама. А я всегда говорю, что она просто не имела возможности о ней позаботиться, но любила ее так сильно, что решила отдать другим людям. На самом же деле я просто не знаю.

* * *

Девочки еще несколько раз ездили в библиотеки. Они побывали в Историческом обществе штата Канзас, в Канзасском Центре исторического наследия, в Эйзенхауэровском Центре, Региональном Центре изучения истории Холокоста. В результате упорных поисков удалось найти всего один сайт, на котором упоминалось о том, что в 1965 году израильский мемориал «Яд Вашем» присвоил Ирене Сендлер звание «Праведник народов мира» и что в 1983 году там же, в Израиле, в ее честь было посажено дерево. Они перерыли десятки книг, статей и микрофильмов, включая материалы государственного расследования преступлений, совершенных во время Холокоста, и медицинские трактаты о тифе и тифоидной лихорадке. Они говорили по телефону с живущими в районе Канзас-Сити ветеранами Второй мировой и выжившими жертвами Холокоста, смотрели документальные фильмы и писали письма людям, имена которых упоминались в публикациях об Ирене Сендлер. Одни просто слышали о ее подвиге, другие сами были спасены ее подпольной организацией, но никто из них не знал ее дальнейшей судьбы.

В Интернете девочки обнаружили упоминания о том, что Ирена была главой Детского отдела подпольной организации Жегота, но никаких подробностей не нашли. Более того, ни подвиг Ирены,

Ничего не дал и поиск в сетевой базе данных свидетельств о смерти. Они обратились в Еврейский Фонд Праведников с просьбой дать хоть какую-нибудь контактную информацию Ирены Сендлер. И через несколько дней с волнением читали коротенькое сообщение:

Они немедленно написали ему, надеясь, что ему удастся найти переводчика. Исследования тем временем продолжались, и пьеса уже начала обретать форму. Меган считала, что действие в ней должно начинаться с момента немецкого вторжения в Польшу. Лиз же хотела начать со сцены, где мать отдает Ирене своего ребенка. Меган думала, что в спектакле должно быть как можно больше информации о гетто, голоде, болезнях, нехватке продуктов, жестокостях фашистов, Жеготе и о том, что соратники по подполью звали Ирену Иолантой. Сценарий расплывался и вилял из стороны в сторону. Во время одного из особенно бурных обсуждений Сабрине даже пришлось напомнить им тему – «Поворотные точки истории» – и длительность спектакля – «десять минут».

Они решили, что им нужен задник сцены, а потом долго спорили, что на нем должно быть изображено: городской пейзаж, яблоневое дерево или, может, декорации к нескольким сценам сразу. В конце концов, они решили сделать триптих: изображение одного из кварталов гетто, женщина, ведущая за руку ребенка, и яблоня, под которой закапывались банки со списками. В верхней части они написали: «TIKKUN OLAM» (Совершенствовать мир – ивр.). Те же самые слова, только на иврите, были написаны и внизу.