Младший конунг - Вера Ковальчук

Гуннарсдоттер подняла на него взгляд — не столько оскорбленный, сколько удивленный. Она уже три года как была замужем, а приставать к замужней женщине дело опасное и бесчестное. Сперва Хильдрид даже не поняла, что к ней пристают.

Эйрик больно схватил ее за предплечье, машинально она попыталась освободиться, но хватка стала лишь сильнее. Страха молодая женщина не испытывала, потому что в глубине души не верила, что с ней может произойти какая-нибудь беда. Она лишь сверкнула глазами и повторила попытку отнять свою руку.

— Ну-ну, — утробно засмеялся сын конунга. — Не дергайся. Ты ведь не из стеснительных — сама к отцу в постель залезла. Пойдем наверх, — он прошелся ладонью по ее груди, дочь Гуннара не успела помешать ему.

— Отпусти меня. Немедленно.

— Говоришь так, будто приказываешь. Но здесь очень скоро буду приказывать я.

— Думаю, если твой отец услышит подобные речи, они его не обрадуют.

Эйрик занес свободную руку, будто и в самом деле собирался ударить, но тут ослабла его хватка, и Хильдрид вырвала локоть, машинально сложила руки в блок, и стало понятно — ударить ее не так-то просто.

Затевать драку с женщиной в Хладире сын конунга не решился бы. И не потому, что боялся упрека батюшки за посягательство на его воспитанницу — он ничего не боялся, тем более снисходительного отца. За долгие годы Эйрик прочно усвоил — отец ничего ему не сделает, ни за что никогда не накажет. Но драка с представительницей слабого пола в глазах северян позорна, даже если мужчина легко справляется с дерзкой девицей. Конечно, никто не мешает хозяину лупить непокорную рабыню, но здесь немного другой случай. И дочь Гуннара вполне может оказать хоть какое-то, но сопротивление. Тогда Эйрик станет посмешищем, а вот этого он допускать не хотел. Он навалился на нее, прижал к бревнам.

— Брось ломаться, девочка. Тебе нравилось с моим отцом, но он постарел. Со мной тебе понравится больше.

— Ты мне противен, — сказала она тихо. — Если будешь так прижиматься, меня на тебя вырвет.

— Дура, — бросил сын конунга. — Ты — хорошая пара Бедварсону, болвану, который даже собственную жену не способен запереть дома и научить себя вести, как полагается женщине.

— Тебя никто не научил вести себя, как полагается мужчине. Отцу следовало бы тебя пороть.

Он схватил ее за горло, и глаза у Хильдрид округлились. Она поняла, что проиграла — никому и никогда нельзя позволять хватать себя за горло. Это смерть.

— Если б ты была моей женой, я вожжами научил бы тебя, как надо говорить с мужчинами.

— Да разве ты мужчина? — выдавила она; ладонь Эйрика прижимала ей гортань, но упрямство, которое было сродни внутреннему пожару, припекало ее с такой силой, что не хватило выдержки промолчать. Она еще и не то добавила бы, но тут сын конунга шевельнулся, и Гуннарсдоттер, почуяв слабину, резко ударила коленом. Пинок в пах получился слабым, потому что опытный воин успел слегка согнуться, но рука с ее горла соскользнула.

Молодая женщина выхватила из-за пояса кинжал. Теперь ей было страшно, по-настоящему страшно, но испуг не только отрезвил, заставив признаться себе, что она попала в опасное положение, но и привел ее в более или менее привычное состояние. Она помнила, как нужно вести себя в бою, привыкла к этому, и мысль об опасности скорее успокоила ее, чем взволновала.

Одного взгляда на ее побледневшее, но спокойное лицо хватило Эйрику, чтоб понять — она будет отбиваться от него, наплевав на свою слабость, его силу и гнев Харальда, который, конечно же, падет на голову убийцы наследника конунга. Мужчина не сомневался, что сумеет справиться с наглой девицей, пусть даже у нее в руке кинжал, с которым она умеет обращаться, но тогда все выльется в драку. Стоит ли она того, чтоб с ней драться? Ну, нет.

Он обидно расхохотался и сделал шаг назад. Зло и пренебрежительно бросил:

— Ты не будешь жить в Нордвегр, нигде, пока это будет в моей власти. Ты уберешься с глаз моих долой — или я тебя заставлю.

И ушел.

С тех пор если ей и приходилось общаться с Эйриком, то их разговоры стремительно и очень резко превращались в злую пикировку — даже не обмен колкостями, а нечто более серьезное. Кровавая Секира сперва делал вид, что не замечает воспитанницы своего отца, будто ее и вовсе не существует на свете, но Хильдрид с полнейшим равнодушием отвечала ему тем же. Такой пассивный путь выразить свое негодование, что на боевом корабле Харальда Прекрасноволосого ходит женщина, перестал удовлетворять Эйрика. И если ей случалось так или иначе обратить на себя его внимание, он бросал ей в лицо или вслед обидные слова, которые, впрочем, нельзя было назвать настоящим оскорблением.

Гуннарсдоттер волновалась в таких случаях лишь об одном — чтоб ни о чем не узнал муж. Он вполне мог вызвать Эйрика на поединок, а ничем хорошим подобный шаг закончиться не мог. Либо Эйрик убил бы Регнвальда, либо Регнвальд прикончил бы Кровавую Секиру, и Харальд, без сомнений, не простил бы ему этого. Но Бедварсон все равно вызвал бы сына конунга, потому что мужчина, который не обращает внимания, когда оскорбляют его жену — и вовсе не мужчина.

Хильдрид не простила Эйрику своего страха за мужа. И пусть Регнвальд уже много лет назад испустил дух — он погиб в бою, как и подобает скандинаву — злоба осталась.

Дочь Гуннара взяла полный рог пива, который протянул ей Альв, и незаметно сплеснула чуть-чуть на землю. На пирах в честь живых не принято было вспоминать мертвых. Но, раз подумав о муже, Хильдрид уже не могла отвлечься. Что ей, по большому-то счету, до Хакона? Юноша он, конечно, умный, и, наверное, будет неплохим конунгом. Но собственная жизнь или собственная память для любого человека куда важнее, чем чужая. Хильдрид мучило смутное ощущение, что Эйрик так или иначе виноват в гибели Регнвальда. Нет, она не считала, что Кровавая Секира каким-то образом способствовал гибели ее мужа — в человеческих ли это силах, ведь наследник конунга в то время находился далеко от места битвы — но, может быть, пожелал ему смерти. А слово или мысль уже сыграли свою роль.

Хильдрид и сама не понимала, откуда взялась эта абсурдная уверенность. Может, оттого, что и Регнвальда сын конунга недолюбливал? А кого он вообще любил?

После пира прошло всего пара дней, как в Хладир стали стягиваться отряды воинов. Приходили и поодиночке, и небольшими отрядами, ярлы и хевдинги приводили в Трандхейм свои корабли, оснащенные и набитые вооруженными викингами. Не только трандхеймцы спешили ответить на призыв нового конунга — приходили воины из Трендалега, из Согна, и даже один небольшой отряд из Рогаланда, а это далеко. Как объяснили рогаландцы, они случайно оказались по делам в Стиклестадире, там услышали про нового конунга и решили на него взглянуть. Да так и остались в отряде.

Хакон провел в Хладире меньше недели. К тому времени его войско выросло до трех тысяч человек, едва сумевших разместиться по двенадцати разномастным боевым кораблям, большим и малым.