Блаженство греха - Энн Стюарт

— На Люка работают лучшие целители, и они всю ночь молились за вас. И он использовал свою… исключительную энергию, дабы ускорить ваше исцеление.

В ее сознании вдруг вспорхнуло ощущение его рук у нее на теле. Вспорхнуло и тут же улетучилось, оставив после себя тревожную тень.

— Как мило, — пробормотала она.

— Поэтому я пришел просить у вас прощения. Я считал вас угрозой Люку и хотел его защитить. Мне следовало бы помнить, что Люк не нуждается в защите. Он сам себе закон, и никто не может причинить ему зло.

— Вы боялись, что я узнаю правду о том, что здесь происходит? — напрямик спросила она.

Кальвин не отреагировал.

— Правда вам бы не понравилась. Для вас она неприемлема и непонятна.

— И какова же она, эта правда?

— Любовь. Любовь ко всему и всем, — отозвался Кальвин с безыскусной, мягкой простотой. Если бы только его глаза не были такими черными. Если бы только он не был в ответе за то, что она чуть не умерла, у Рэчел могло бы возникнуть искушение поверить ему. Да только она никогда особенно не верила в любовь.

— Любовь к Энджел? — цинично полюбопытствовала она. — Как она, кстати? Все еще думает, что я дьявольское отродье, или решила, что Люк все-таки мессия, а я просто его милая помощница?

— О, Энджел покинула нас, — ответил Кальвин, соскальзывая со стула. Он направился к двери. Предвечерний свет потускнел, погрузив комнату в мрачноватые тени, но Рэчел не сдвинулась с места, чтобы зажечь прикроватную лампу.

— Куда она делась?

Кальвин приостановился в дверях, на его лице не отразилось ровным счетом ничего.

— Она умерла, — сказал он. И закрыл за собой дверь.

Ей вдруг стало холодно, холодно до дрожи. Некоторое время она неподвижно сидела в потемневшей комнате. Энджел была сильной, физически здоровой женщиной — доказательством тому синяки и ссадины, оставленные ее руками. Смерть не могла быть вызвана естественными причинами. Неужели она совершила самоубийство после того, как Рэчел так глупо выпустила ее?

Или кто-то ее убил? Наказал за то, что она сделала с Рэчел? Или за то, что не доделала до конца?

Боже, она становится такой же помешанной, как бедняжка Энджел. Безумные мысли, безумные страхи. Что, черт побери, здесь происходит? Смерть таилась за этим безбрежным морем улыбающихся, счастливых лиц, и она представления не имела, кому можно доверять. Кто заманил ее сюда письмом, намекающим на убийство? Если то письмо послала все же Энджел, если Рэчел пала жертвой каких-то навязчивых идей сумасшедшей, то она зря растрачивает свое время и эмоции, приехав сюда с жаждой мести. И зря подвергла себя самой страшной из всех известных ей опасностей.

Не той, что исходит от ревнивого неудачника Кальвина. Опасности, исходящей от самого Люка.

Рэчел снова зябко поежилась, несмотря на то что в комнате было относительно тепло. Бояться нечего, напомнила она себе. Он ничего ей не сделает. Он не склонит ее на свою сторону, не заставит поверить в свою глупую религию для блаженных яппи, которым смертельно наскучил Уолл-стрит. Он не может отобрать у нее мать и деньги — он уже сделал это, и она пережила. Тяжело, бурно, но все же пережила.

И Люк не властен над ее телом. Он дал обет безбрачия, она фригидна. Вместе они составляют идеальную пару, про себя усмехнулась Рэчел.

Еще немножко. Она даст себе еще несколько дней, чтобы выяснить, кто же написал то письмо. Если все это время ей будут попадаться исключительно счастливчики с сияющими лицами, она сдастся. Откажется от борьбы, откажется от своего законного наследства. Откажется от матери, которой у нее на самом деле никогда и не было.

Рэчел взглянула на часы. Пора. Ей нужно присутствовать на курсах ознакомления с обычаями и укладом жизни Народа Люка. Она уже пропустила один день, хотя не могла избавиться от чувства, что накануне достаточно близко познакомилась с предметом, когда лежала в той огромной дымной комнате, наполненной звуками флейты и монотонным песнопением. И с самим Люком… даже слишком близко. Только бы вспомнить подробности.

Впрочем, всегда ведь можно спросить его самого. Он, вероятно, не ответит, просто улыбнется своей блаженной улыбкой, неизменно вызывающей желание двинуть кулаком в зубы. Она в жизни никогда никого не ударила. Удар подразумевает контакт, прикосновение — риск, который того не стоит.

Но если они будут одни, он может сказать больше, чем следует. С ней он общается иначе, не изображает из себя возвысившегося над миром бесстрастного гуру, одаривающего свою паству блаженством. А раз так, то почему бы этим не воспользоваться. Заставить его пусть лишь на один шаг переступить допустимую черту. И выждать удобный момент, когда можно будет столкнуть его вниз.

Трапезная была пуста, за исключением одетых в желтое работников в дальнем углу. Они посмотрели на нее, пробормотали обязательное «благословенна будь», но Рэчел сделала вид, что не слышит, и быстро закрыла дверь.

В коридорах тоже пусто. Она знала, что в поселке живет по меньшей мере сто человек. В ее первый день здесь трапезная была полна народу. Но по какой-то причине люди пропадали неведомо куда, стоило ей только сбежать из своей кельи.

Сбежать. По смыслу не совсем верно, но по сути — в точку. Она хотела сбежать и задерживаться надолго не собиралась. Здесь все ей было ненавистно.

Еще всего несколько дней, напомнила себе Рэчел. И если к тому времени она не найдет никаких доказательств, не получит никаких ответов, то отступится. В этом мире у нее только и есть, что гордость да самоуважение. Сбежать сейчас, к чему отчаянно призывала каждая клеточка тела, значит потерять даже больше, чем потеряла.

Она собралась уже вернуться в свою комнату и подождать приглашения на обед, когда что-то ее остановило. Высокие окна коридора впускали неровный свет и слабые звуки птиц. Заметив глубоко посаженную в стену дверь и повинуясь внезапному импульсу, Рэчел распахнула ее и вышла наружу. В сумеречную прохладу, напоенную запахами окружающей поселок пустыни.

Сад был неприхотливый, аскетичный, с аккуратными дорожками, проложенными среди кустистых сосенок. Рэчел закрыла за собой дверь и глубоко вдохнула свежий воздух, наполняя им иссохшие легкие. Ощущение было такое, словно она уже давным-давно не выходила из помещения, хотя и большим любителем природы она себя не считала.

Но сейчас все ее существо жаждало именно природы, этой неподвижности раннего вечера, этого умиротворяющего покоя пустыни, этого тихого уединения, наполнявшего душу силой и обновлением.

Поймав себя на этом, Рэчел рассмеялась — редкий случай. Похоже, она уже пробыла здесь слишком долго; прошло всего лишь чуть больше сорока восьми часов, а ее уже пора записывать в фанатки «нью-эйджа». Еще немного — и будет сидеть в позе лотоса, мычать «ом-м-м» и справлять какой-нибудь древний китайский обряд.

А вот китайская мудрость ей бы сейчас не помешала. Да что угодно, лишь бы помогло разобраться во всем этом. Но под рукой только Люк Бардел, и скорее в Шанхае выпадет снег, чем она обратится к нему с надеждой получить правдивый ответ.