Королева Виктория - Виктория Холт

— Какая прелесть! Чей он? — спросила я.

— Он мой. Его зовут Дэш. Его мне подарил сэр Джон.

Даже это не могло изменить моего чувства к Дэшу. Каждый день я с нетерпением стала ожидать момента, когда смогу войти в комнаты мамы, чтобы увидеть его. Однажды мама сказала мне:

— Я думаю, Дэш на самом деле твоя собака.

— Он прелесть.

— Мне кажется, вы сразу понравились друг другу. Сэр Джон говорит, что я должна отдать его тебе.

— Правда? — Я покраснела от удовольствия.

В комнату вошел сэр Джон. У меня всегда было такое чувство, что они заранее обсуждали, что мне сказать и в какой момент ему следует появиться. Это было вроде пьесы, где актеры дожидаются за кулисами своего выхода.

— Я знаю, он вам нравится, — сказал сэр Джон, улыбаясь своей противной улыбкой.

Но я любила Дэша и хотела, чтобы он был мой, поэтому не обращала внимания на мерзкое выражение его лица.

— Я действительно его люблю, — сказала я.

— Тогда… он ваш. Я взяла его на руки. Он все понял, потому что сразу начал лизать мне лицо.

— Нельзя, Дэши, — сказала я, и он радостно залаял. — Благодарю вас, мама.

— Я полагаю, ты благодарна сэру Джону за такой подарок.

— Благодарю вас, сэр Джон, — сказала я с некоторой неохотой. — Можно мне его взять?

— Да, конечно, — сказала мама, милостиво улыбаясь. — Я прикажу отнести к тебе его корзинку.

Итак, осчастливленная, я удалилась с Дэшем. Но сэр Джон от этого не стал мне больше нравиться.

Я была очень счастлива. Дэш внес такое разнообразие в мою жизнь. Я купала его, играла с ним, повязывала ленту ему на шею, постоянно повторяя ему, что он мой.

Дэш не был единственным удовольствием, которое я получила в тот год. Мой учитель музыки сказал, что, раз я так интересуюсь пением и даже сама пою, меня можно взять в оперу.

Какой восторг слушать прекрасную музыку в замечательном исполнении! Опера доставила мне истинное удовольствие, и моя запись в дневнике была искренняя, наполненная чувствами более чем когда-либо. Мама осталась на этот раз довольна моей воодушевленностью. Она сказала, что если я буду вести себя достойно, то она не видит причины, препятствующей моему посещению оперы чаще. Вскоре я с изумлением узнала от дяди Леопольда, что он женится. Он написал мне об этом длинное письмо.

Конечно, я хотела узнать все о невесте, так как не верила, что есть женщина, достойная дяди Леопольда.

Он отвечал мне: «Моя любимая, ты хочешь, чтобы я описал тебе твою новую тетю. Она очень добрая и милая и всегда руководствуется в своих поступках строгими принципами. Она всегда готова пожертвовать своими желаниями и покоем для счастья других. Она ценит доброту, заслуги и добродетель превыше красоты, богатства и развлечений…

Несколько слов о ее внешности. Ростом она почти как Феодора; у нее белокурые волосы, голубые глаза и очень мягкое выражение лица…

Ты видишь по этому описанию, что, хотя моя славная маленькая женушка самая высокая из королев, в ней мое счастье, которым я бесконечно дорожу».

Следует добавить, о чем дядя умолчал, — она обладала еще одним достоинством: Луиза Орлеанская была дочерью Луи-Филиппа[11], короля Франции. Я была так счастлива за дядю. Казалось, что брак дяди Леопольда должен был быть само совершенство.

Во мне родилось опасение, что семейная жизнь помешает ему писать мне так же часто, как раньше. Когда я высказала ему это опасение, он разуверил меня, подчеркнув, что мое благополучие ему по-прежнему дорого, и если у меня возникнут какие-то проблемы, я должна написать ему, и он постарается их разрешить. Я была его любимое дорогое дитя. Ничто не могло этого изменить.

Приближался мой день рождения, мне должно было исполниться четырнадцать. Я взрослела, но мне еще недоставало четырех лет до магических восемнадцати. Тетя Аделаида решила дать бал в честь моего дня рождения. Я была очень счастлива. Мама едва ли могла настаивать, чтобы я отклонила приглашение на свой собственный бал, а если бы она и попыталась, разразилась бы буря. К счастью, этого не произошло.

Я проснулась рано утром и сразу же раздражилась, так как увидела, что мама еще в постели. Право же, это было глупо. Четырнадцатилетняя девушка спит в маминой спальне! Дядя Кумберленд не мог мне теперь причинить никакого вреда. Что, по ее мнению, он мог бы сделать? Послать своих слуг задушить меня, как маленьких принцев в Тауэре?[12]

Однако я быстро взяла себя в руки. Утро было чудесное. В ногах у меня лежал Дэш. Стояла прекрасная весна. Я слышала пение птиц в саду, где на деревьях появлялись зеленые листочки и радовали своей свежестью весенние цветы. Хорошо родиться в мае! И сегодня должен был состояться бал. Счастливым моментом дня было поднесение подарков.

Мама всегда выбирала замечательные подарки. Она подарила мне сумочку, которую вышивала сама, браслет с топазами и бирюзой, носовые платки и книги; Лецен подарила изящные фарфоровые корзиночку и статуэтку. Единственную неприятную ноту внесло присутствие Конроев, которые вели себя так, словно являлись членами семьи. Пришли все пятеро детей — Виктуар, Джейн и трое мальчиков. Они поднесли мне цепочку для часов. Гнусный сэр Джон подарил мне вещь, которая не могла мне не понравиться, несмотря на личность дарителя. Это был прекрасный портрет Дэша; он выглядел на нем настолько живым, что казалось, вот-вот выпрыгнет из рамки мне на руки. Я вскрикнула от восторга. Мама была очень довольна, но все испортил взгляд, которым она обменялась с сэром Джоном, один из этих интимных взглядов, которые я терпеть не могла.

Сэр Джон сопровождал нас в Сент-Джеймский дворец, хотя его и не приглашали. Он вел себя так, как будто и вправду являлся членом нашей семьи.

Я была твердо намерена показать дяде Уильяму, как сожалела, что в наших отношениях возникло напряжение, и дать ему понять, что это произошло не по моей вине. Поэтому я была в восторге, когда королева пригласила меня к нему в кабинет поздороваться. Тетя Аделаида, наверно, угадала мои мысли. Она так хорошо все понимала и так старалась, чтобы все были счастливы и забыли о наших пререканиях.

На мне были серьги, подаренные королем, и, подойдя к нему, я обняла его и поцеловала.

— Я так рада видеть вас… неофициально, дорогой дядя Уильям, — сказала я. — Так мне гораздо легче поблагодарить вас за мои прелестные серьги.

Он сразу же ко мне расположился. Было очевидно, что он не хотел ссориться со мной. Он был очень симпатичный старый джентльмен и очень сентиментальный. Я заметила слезы у него на глазах, и это меня очень тронуло.