Обожание - Нэнси Хьюстон

Она натянула простыню на их утомленные любовью тела. Взглянула сквозь меня в окно, на луну, а сквозь луну в неведомые мне дали и тоже заснула.

На следующее утро Космо проснулся, как от толчка, и несколько секунд не мог понять, где находится. Придя в себя, он спрятал лицо на груди Эльке и рассказал ей свой сон.

Мы были в морге, вдвоем, сказал он. Ты и я. Полицейские показывали нам трупы. Десятки лежащих на кроватях мертвых тел: молодые люди с ужасными ранами на висках, женщины со вспоротыми животами, забитые насмерть старики… Постепенно мы начали понимать, что всех этих людей убили сами полицейские: они гордились ночной добычей и все водили и водили нас между койками, ожидая, что мы станем восхищаться их работой… Тела были серыми и неподвижными — и эта неподвижность угнетала и ужасала. Даже смерть не может повергнуть человека в такое состояние, подумал я, должно быть, они познали нечто худшее, чем смерть… В этой сцене, Эльке, мы были не просто вместе, мы были единым существом. Понимаешь? Мы смотрели на мертвых общими глазами…

Вот что я могу рассказать вам, ваша честь, о первой ночи любви Эльке и Космо.

ФРАНК

Это омерзительно. Возмутительно. Моя мать!

Она мать семейства, а этот ублюдок не придумал ничего лучшего, чем повести ее на ночное свидание с мертвецами.

Этот тип настоящий псих. Именно он — псих, а вовсе не наш отец с его зверями в капканах. Михаэля завораживал хрупкий огонек жизни, а Космо просто извращенец. Он проделывал с нашей матерью постыдные вещи, и с моей сестрой, и со своей публикой. Страдания привлекали его, как дерьмо муху.

Хорошо, хорошо, я успокоюсь.

Я скажу вам, что он делал.

Я скажу вам, что он делал.

Я слышал… Ну вот, например.

Как-то, несколько месяцев спустя, он заявился к нам… Фиона уже пошла в школу, и у нее появился атлас, которым она ужасно гордилась. Сестра сгорала от нетерпения показать его Космо, и через пять минут после его прихода они сидели рядышком на ковре, положив атлас на колени, Фиона переворачивала страницы, а Космо вслух читал надписи. Я ускользнул в свою комнату, закрылся на ключ, но все-таки слышал его голос — меня и сегодня тошнит при одном только воспоминании об этом.

Смотри, говорил он. Это вулкан на юге Италии, вулканы образуются, когда… а вот рыбацкая деревня в Португалии… Китайцы ткут шелк… Представители народа тутси в Руанде могут доходить в росте до… Белые медведи живут на Крайнем Севере… у дромадеров один горб, у бактрианов — два, в горбах верблюды хранят запасы воды, и это позволяет им… пирамида Хеопса в Египте — единственное из Семи чудес… мавзолей, который Шах-Джахан[2]выстроил для любимой жены… удивительные бабуины и баобабы Южной Африки… церковь, заложенная в Константинополе в IV веке нашей эры…

Знаете, ваша честь, как использовал в своем творчестве Космо этот счастливый миг общения с моей сестрой? Знаете, во что он его превратил? В номер! В номер, который он назвал «Объяснение мира ребенку». Я видел его по телевизору и могу вам сказать: он ничем не лучше порнографического фильма…

Он на сцене… в самом центре, один на один с залом, в свете софитов, сидит, как сидел в тот день рядом с Фионой, — ну просто папочка рассматривает с дочкой атлас мира и сияет от удовольствия.

Смотри, моя дорогая, говорит он теплым мелодичным голосом мудрого отца. Это дромадеры, а это бактрианы…

Он перечисляет примеры из атласа Фионы. Шах-Джахан, пирамида Хеопса… Потом примеры меняются, становятся мрачнее, но голос Космо звучит все так же спокойно, почти весело.

Смотри дальше, дорогая, говорит он. Ах да, это бараны, которым намеренно ввели вирус, чтобы проверить, может ли он убивать людей, понимаешь? С баранами у них, кажется, все получилось?

Теперь он играет маленькую девочку. Дочка хочет порадовать папу своим умом, пытается не выдать своего ужаса, но не справляется с собой, у нее дрожит подбородок, она страдальчески хмурит брови, глаза наполняются слезами…

А вот это — президент страны, которая называется Чили. Да, да, его только что убили, именно так…

А это завод в Индонезии, где маленькие девочки — такие, как ты, — с утра до вечера ткут ковры. Ну конечно, у них все пальцы в крови, моя дорогая, и у тебя они были бы в крови, если бы…

Что такое концентрационный лагерь? Ну, это место, где…

А это Найроби, мужчины — молодые солдаты в увольнении, они дают несколько монет девочкам и получают право…

Почему палестинцы живут не там, где хотели бы жить? Да потому, видишь ли…

Вот так, продолжая вещать нежным, напевным голоском — так родители говорят со своими отпрысками, приобщая их к чудесам света, — Космо забивал голову моей невидимой сестре всякими ужасами. Он ничего не упустил — ни атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму… ни напалм во Вьетнаме… ни торговлю оружием и наркотиками…

Думал ли он обо всех этих пытках и мерзостях уже тогда, у нас дома, листая с Фионой атлас? Он извращенец, ваша честь, чудовищный извращенец. Знаете, по мне, так лучше бы он ее изнасиловал, чем вот так подло эксплуатировать.

КОСМОФИЛ

На представлении «Объяснение мира ребенку» Космо завораживал публику, зрители плакали, слушая его голос. Они плакали, потому что отец нежным любящим голосом описывал своей девочке худшее, на что способны люди.

Слово «эксплуатация» — это еще слабо сказано, ваша честь. Слабо и банально. Все артисты творят, так сказать, «из себя», но у Космо не существовало ни малейшей дистанции, никакой разницы между жизнью и творчеством. В его случае нужно говорить о жизнетворчестве или творчествожизни; для него это было одно и то же. Если журналисты донимали Космо вопросом, почему он всегда работает соло, он возражал, что никогда не бывает на сцене один, что в нем живут тысячи разных существ и выражают через него свои чувства, другие артисты месяцами играют одну и ту же роль, произнося заученный текст. Если же кто-нибудь — как Франк в этом суде — обвинял его в людоедском отношении к окружающим, он реагировал молниеносно: совсем наоборот!

Прочитаю вам отрывок интервью Космо, записанного на радио: Обычно люди друг друга не слушают. Как только я произношу со сцены фразы, которые в устах друга или соседа кажутся банальными и занудными, они становятся душераздирающими, значительными, незабываемыми. Я не «пожираю» людей, а одариваю их бессмертием.

КЛЕМЕНТИНА

Малыш Шарль не выносил, когда люди страдали. Чтобы понять такой спектакль, необходимо это знать. Он жалел не только людей, но и животных. Мой мальчик всегда был таким. Если муха билась в стекло, он ставил себя на место этой мухи, и у него начинала болеть голова. Однажды он прибежал ко мне, страшно рыдая, потому что служащий его дедушки Коттро взял ружье и забавы ради подстрелил сороку. Мертвая птица упала к ногам малыша. Голова сороки висела на ниточке, он подобрал ее и прибежал ко мне: «Посмотри, Тишина!»… Так и вижу его с сорокой в руках — размером птица была почти с него: «Посмотри, Тишина!» Так вот, верите ли, ваша честь, видя, как он горюет, я взяла нитку с иголкой, надела очки, фартук, чтобы не испачкать платье, и зашила мертвой сороке шею. Точь-в-точь как врач. Передать вам не могу, до чего он обрадовался, малыш Шарло! Держи, малыш, сказала я, твоей сороке уже не больно! И голова у нее снова на небе!