Клад под старым дубом - Софья Прокофьева

«Может, мама?» – с надеждой подумал он. Но это был папа.

– Приехал? А? – нетерпеливо спросил папа.

– Приехал… – почему-то шёпотом ответил Сашка и оглянулся.

– Мм… – затосковал папа. – Ну, дай, дай мне его к телефону.

– А ты скоро домой?

– Не знаю, ничего не знаю. Сижу здесь, вот досада, и жду «Степана». Никто ничего не понимает. Ну давай, давай его.

Сашка передал трубку дяде Сёме. Дядя Сёма заорал в трубку:

– Витька! Речной пират! Сколько лет, сколько зим…

А Сашка пошёл в свою комнату, потому что он услышал из-за двери какое-то странное кряхтенье и ворчанье. И, предчувствуя что-то недоброе, Сашка открыл дверь.

Сашка замер. Посреди комнаты сидел большой, очень коричневый медведь.

Он сидел точь-в‑точь как сидят игрушечные мишки на полке в магазине – растопырив все четыре лапы.

Медведь наклонил тяжёлую голову набок и что-то жевал. Маленькие глазки хитро поглядели на Сашку.

Медведь глубоко вздохнул, но с удовольствием. Видно, то, что он жевал, казалось ему очень вкусным.

Сашка пригляделся и ахнул. Большое круглое пузо медведя было сплошь усеяно цветами. Из густой шерсти наивно торчали ромашки и колокольчики.

– Мой гербарий!.. – прошипел Сашка. – Я для тебя его собирал, да?

Сашка сделал шаг вперёд и сразу же шаг назад. Кто его знает? Может, он ещё не очень-то дрессированный, этот медведь, может, ещё полудикий.

И тут, на полу между расставленными лапами медведя, Сашка увидел свой альбом с марками. Вернее, это был уже бывший альбом. Он был весь изуродован и изжёван, смят, изодран в клочья. А тут ещё эта зверюга лохматая, нисколько не стесняясь, опустила когтистую лапу, выдрала ещё одну страницу и преспокойненько запихала её в свою пасть. Зажмурилась и начала лениво жевать.

– Дядя Сёма! Дядя Сёма! – отчаянно завопил Сашка.

Дядя Сёма, потирая красное ухо, заглянул в дверь.

Сашка руками, головой, всем телом показал на медведя.

Лицо Симеона Симеоновича страдальчески сморщилось.

– А… – виновато протянул он. – Недоглядел я… Закрутился со всеми делами…

Симеон Симеонович, тихо приговаривая: «Ах, ах, надо же такому случиться», поднял с полу альбом с марками. Сгрёб цветы с медвежьего живота. Получился жалкий, печальный букетик.

В коридоре снова зазвонил телефон.

– Это меня! – выкрикнул дядя Сёма и выскочил из комнаты.

Сашка с ненавистью посмотрел на медведя: «Ему-то что! А «Новая Гвинея»? Она, наверно, у него в животе уже переваривается…»

– Это вас, молодой человек, – церемонно сказал дядя Сёма, появляясь в дверях, и поклонился Сашке, – если не ошибаюсь, какая-то барышня.

Сашка взял в руки тёплую телефонную трубку. Она просто здорово нагрелась от уха Симеона Симеоновича. Сердце его сильно забилось.

– Саша… – сказала Катя низким чужим голосом. Но Сашка всё равно её сразу узнал. Катя не выдержала и прыснула. – Отстань, – шёпотом попросила она кого-то.

Наверно, рядом стоял Борька. Конечно, это был Борька, кто же ещё? Они звонили, наверно, из автомата. И стояли рядышком в тесной телефонной будке.

– А, это ты, – ответил Сашка, стараясь говорить холодно и обыкновенно.

– Это кто подходил? – спросила Катя.

– Так, дядя, – с торжеством сказал Сашка.

– Нет, правда? – уже настоящим, своим голосом сказала Катя. – А… звери?

– И звери тут. Где же им быть ещё? – Сашка с трудом сдерживал ликование. – Заходи, Катя, сама увидишь.

– Нет, правда?

Катя замолчала. Сашка услышал её дыхание.

– Мы сейчас на футбол собираемся, – с сожалением сказала Катя и добавила просительно: – А после футбола можно?

– Мне какое дело? Когда хочешь, тогда и заходи.

– А ты на футбол не идёшь?

– Билета нет, – растерялся Сашка.

– А у меня лишний! Хочешь? – вдруг предложила Катя. – Не твоё дело, отвяжись, – свирепым шёпотом мимо трубки сказала она кому-то.

Вот это да! Катя сама приглашала его на футбол. И даже билет предлагала. И это всё при Борьке. Он стоял рядом, конечно, и всё слышал.

– Отчего же, – сдерживая дрожь, тихо сказал Сашка.

– Через полчаса на моём дворе. Идёт?

– Идёт.

Сашка услышал в трубке короткие гудки. Сашка стоял и слушал их. Они, как цепочка, ещё соединяли его с Катей, и ему было жаль класть трубку…

Ба-ба-бах! Бум! – что-то дико грохнуло и загремело в папа-маминой комнате. Там случилось что-то ужасное. Наверное, там сразу рухнули стены и потолок.

В коридор из кухни, что-то жуя, выбежал Симеон Симеонович. Лицо у него было совсем белое. Чёрные усы на этом белом лице как-то выскочили вперёд. Он, топая, пробежал мимо Сашки. Сашка со всех ног бросился за ним. В дверях они столкнулись и застряли.

Потом их сверху накрыла рычащая, дрожащая тяжёлая шуба.

И так они все втроём – Сашка, Симеон Симеонович и медведь – ввалились в комнату.

В комнате стоял не то туман, не то дым.

С потолка сыпалась извёстка. Острыми кусками, вздрагивая и страшно звеня, падало зеркало.

Посреди комнаты, держа в трясущихся лапах ружьё, стояла обезьяна. В углу с жалобным визгом обнялись медвежата.

Над головой у Сашки, громко хлопая крыльями, закружились жёлтые и зелёные попугаи. Казалось, они вылетают прямо из Симеона Симеоновича.

Попугаи, как слепые, сильно, с размаху, бились о стёкла. В воздухе завертелись жёлтые и зелёные перья.

Обезьяна выронила ружьё, обняла ногу Симеона Симеоновича и, прижавшись к ней всем телом, заскулила, задрав голову кверху.

Дым рассеивался. Белая пыль оседала на пол. С потолка ещё срывались куски штукатурки. Около люстры чернела дыра.

– Нечего сказать, навестил сестру… Двадцать лет не был… – простонал Симеон Симеонович. – Да лучше бы ещё пятьдесят не приезжал… Старый балбес.

Симеон Симеонович яростно постучал себя кулаком по лбу.

«Дурак я, про этих зверей наплёл, – обозлился на себя Сашка. Он не мог смотреть на виноватое и огорчённое лицо Симеона Симеоновича. – И без этого ружья тоже обошёлся бы как-нибудь. Не помер».

– Дядя Сёма, – не зная, чем его утешить, сказал Сашка. – Ничего… Папка всё равно хотел летом ремонт делать. А зеркало…