Наколдованная любовь - Юлия Фирсанова

— Все, — голос Аша звучал обыденно, почти скучно. Он великодушно разрешил старательно жмурящейся девушке: — Открывай глаза.

Оля подчинилась, смущенно отодвинулась от Ламара и храбро (теперь-то уже, наверное, будет не страшно) спросила:

— А кто такая морловага?

— Та тварь, которую ты видела, — объяснил сейфар, оправляя перевязь с мечом, узким и более коротким, чем у рыцаря.

— Она очень опасная? — продолжила допытываться Оля, заглядывая Ашу в равнодушное, будто он морковку полоть ходил, а не с кем-то опасным биться, лицо.

— Очень, милое дитя, — согласился Коренус, вновь вздергивая на плечо мешок, снятый на время устранения инфернального препятствия. — Морловагу иначе прелестной прядильщицей именуют, и пока она близко не подберется, мужчинам она не заметна. Касание ее обездвиживает человека и передает в полную власть твари, а девушку, коль приглянется, может с собой несколько дней водить, пока жертва без сил не упадет.

— Она кровь пьет? — попробовала догадаться девушка.

— Упаси Семеро! — первым ужаснулся дикому предположению магистр. — Прядильщица забирает все нити, что есть у жертвы, и из них себе тело и платье собирает. После ее нападения мы бы остались обнаженными, как в первый миг явления из материнской утробы и долее суток стояли, не в силах двинуться.

Оля представила голую компанию, засмущалась и против воли заулыбалась, все-таки реальность оказалась куда комичнее зловещих ожиданий. Монстром — похитителем тряпок, особенно выглядевшим, как прядильщица, застращать дитя урбо-мира, насмотревшееся в свое время фильмов про вампиров и оборотней, было сложно.

— Опаснее морловаги только гарвалога, та до волос охотница. Из него одежды себе плетет, — расщедрился на бонусное объяснение Аш, трогаясь в путь.

— Вырывает? — ужаснулась Оля рассказу о потусторонних методах депиляции.

— Нет, у гарвалоги ногти, как серпы, срезает под корень, — отозвался сейфар, и девушка снова начала улыбаться. Все эти ужасные ужасы Фордажа теперь не казались ей по-настоящему страшными. Она хихикнула в ладошку и шутливо полюбопытствовала:

— А кто такие трясунцы, они обувь отбирают?

— Нет, обувь воруют путанши, а трясунцы — мертвяки обыкновенные, неупокоенные, бродят неподалеку от места смерти, пока на части не развалятся, — скучно, чуть ли не позевывая, бросил ответ Аш и велел споткнувшейся от неожиданности и растерявшей все веселье Оле: — Смотри под ноги, кобылица, байки вечером у костра травить будем. А то охромеешь, кому тебя тащить?

— Я с радостью понесу тебя, свет очей, — вставил Ламар, и смущенная девушка сосредоточилась на процессе прямохождения. Ехать на рыцаре, особенно если он продолжит говорить ей что-то эдакое, да в присутствии Аша и магистра было бы очень стыдно.

Тем временем, пока шло сражение со смущением, далекая кромка леса выросла и встала перед путниками во всей красе здоровенных, в два-три обхвата деревьев, перевитых понизу кустами и травами. Серая, коричневая, голубая кора, зелень и красноватый отлив листьев, даже какие-то беленькие цветочки. Красиво и глаз радуется, а вот ноги и все тело, которым выпадет честь продираться сквозь эту прелесть, не очень.

Это Оле только казалось, что по полю идти тяжело, вот теперь-то девушка точно поняла, там было легко, а настоящее тяжело только начинается и почти пожалела, что все-таки не подвернула ногу. Однако, совершать сознательное членовредительство или симулировать его не стала, все-таки не ей одной тут идти тяжело, а Ламар и так много всего несет, а значит надо идти самой и радоваться, что ее и магистра засунули в середину выстроившегося цепочкой отряда. Аш впереди отводит ветки, о том, как лучше двигаться предупреждает, Ламар бдит, Коренус пыхтит так, что становится лестно за свою физическую форму.

Прошло всего с полчаса мерного хода по зарослям, где сейфар умудрялся так прокладывать маршрут, что и без четкой тропы ходьба не казалось неимоверным трудом. В какой-то момент девушка осознала, что втянулась, поймала ритм и почти наслаждается прогулкой. Все-таки зря она не ходила в лес в последний год, боялась болезненных воспоминаний. Они, конечно, пришли, но других, приятных, оказалось куда больше. Оля дала себе зарок: когда вернется домой, непременно поедет за город в первый же выходной, попробует кого-то из знакомых сманить, а не получится, так одна отправится.

Лес шептал ей что-то на ухо, как старой знакомой, мягко гладила ноги трава, ветки щекотали ладони, будто здоровались. Фодаж больше не казался Оленьке страшным, он был большим, очень древним, загадочным, но удивительно родным. Идти по лесу было все равно, что перебирать коробку с детскими игрушками или старинными мамиными украшениями, давным-давно и прочно забытыми, и неожиданно нашедшимися на верхней полке в кладовой. На губах против воли появилась улыбка и осталась маленьким добрым призраком. Оля вдохнула полной грудью густой запах листвы, мха, грибов и, как котенок, потерлась щекой о широкий лист чего-то похожего на мать-и-мачеху, вывернутую наизнанку и вымахавшего с добрый куст сирени.

Что-то коротко и неразборчиво, но вряд ли цензурно, проронил Аш и остановился, добавив более внятно:

— Заграда! Везет, как Семерым в оборот!

— Уже натолкнулись, хорошо еще не самая опасная, — вздохнул Коренус, опуская мешок под ноги.

Девушка вскинула голову и огляделась. Слева, между деревьями шествовала густая пелена розового, как домик куклы Барби или сахарная вата в парке, стена тумана. Именно шествовала, по-хозяйски уверенно, как бетонная плита опускающегося пресса, а не просачивалась или кралась.

— А что надо делать? — уточнила Оленька диспозицию, почему-то опять обращаясь не к магистру, а к Ашу, чувствовавшему себя в лесу более уверенно, чем все спутники.

Сейфар ничего не говорил, но против воли складывалось впечатление, что он, в отличие от магистра, бывал в Фодаже не тридцать лет назад, а совсем недавно, может даже вчера. Но что толку спрашивать, вряд ли расскажет. Врать не станет, коль нельзя, зато промолчит так, что сразу себя форменной кобылицей почувствуешь, а совсем даже не девушкой.

— Что делать? Ничего. Стоять, взяться за руки, лучше обвязаться веревкой, — Сейфар сноровисто извлекал моток из своей сумки, и давал инструкции: — Ждать, пока пройдет. Какие бы видения тебе не показывали, каким бы настоящим это не казалось, с места не сходи. Вошедший в туман по доброй воле из него никогда не вернется, останется среди мороков навсегда.

— Л-ладно, — согласилась заново напуганная девушка, позволяя уверенным рукам Аша быстро накинуть петлю себе на талию и затянуть. Жесткая, горячая ладонь рыцаря сжала пальчики невесты.

— Считается, милое дитя, что морочными заградами боги проверяют силу духа и твердость намерения тех, кто пожелал коснуться святынь, — промолвил Коренус, бестрепетно изучавший надвигающийся морок. Его мягкая рука подхватила девушку под локоток ненавязчиво, однако, не менее крепко, чем рыцарская длань.

Туман, бывший в нескольких метрах слева, вдруг надвинулся резко, и мир погрузился в густой розовый сироп. А потом вокруг посветлело, розовое обернулось не туманом, но светом, в котором все стало видно ясно и четко. Вдалеке, среди деревьев стояла палатка, там, у костра сидели и смеялись невысокий, еще не старый, но уже начавший лысеть мужчина, кудрявая темноволосая женщина и мальчишка с россыпью крупных веснушек на остром носу. Рядом валялись рюкзаки и заливался звонким лаем щенок скотч-терьера. Оленька жадно смотрела на тех троих, плакала и улыбалась. Ее же предупредили, про морок, но сейчас девушка была почти благодарна волшебному лесу за возможность еще хоть разок увидеть то, что никогда уже увидеть не надеялась.