Поверь в любовь - Кара Уилсон

— Благодарю, — грациозно склонил голову Джеймс.

— И вы, безусловно, человек, который знает, как живут обе части города. — Дон Хеллерман понизил голос до доверительного уровня «между нами мужчинами говоря». — Что вы думаете по поводу идеи превращения старого рыбоконсервного завода в суповую кухню и ночлежку с целью убрать с улиц людей, живших в старые времена по соседству с вами?

— Я думаю, от этой идеи несет чем-то другим, но не рыбой, — заявил Джеймс и заработал бурные аплодисменты и взрыв смеха в ответ на шутку.

Мелоди захотелось задушить Джеймса. Причем медленно, постепенно выдавливая из него воздух.

Хеллерман попытался скрыть свое злорадство перед объективом, но Мелоди ему было не обмануть. Ведущий продолжил:

— Почему вы так считаете, Джеймс?

— Потому что люди, которые должны пользоваться услугами центра, не скажут за это спасибо.

— Откуда вы знаете? — выпалила Мелоди, которой надоело, что с ней обращались, как с кем-то, не заслуживающим внимания. — Вы их спрашивали?

— Я в этом не нуждаюсь, — последовал ответ. — Я знаю их настроения. Они не хотят благотворительности от вас. Они ее отвергают. Более того, она никоим образом не решает проблем, лежащих под поверхностью явлений.

— Какие это проблемы? — вопросил Хеллерман; он был явно в восторге, потому что его гости пришли в воинственное настроение.

— Люди чувствуют, что они никому не нужны. Они не по своей воле предпочли бездельничать: их сделало безработными новое общество, которое сформировало сегодняшний город, — заявил Джеймс с несомненной искренностью в голосе. — Убежища на ночь и суповые кухни — это как примочки человеку, у которого очень серьезное заболевание. Эти мужчины и нередко женщины не хотят, чтобы их устраняли из жизни в той части города, которая всегда была их родным домом. Они стремятся участвовать в решении всех этих дел.

— Однако все, чего добивается мисс Верс, — убрать их с глаз подальше, — заявил Хеллерман. — Это заставляет меня вернуться к вопросу, который я поставил в начале нашего разговора: что же с действительно движет авторами этого проекта: сочувствие или алчный снобизм?

Мелоди сочла необходимым известить ведущего:

— Если только ради этого вы пригласили меня в качестве гостьи вашей программы, то журналисты, вероятно, подадут на вас в суд за нарушение авторского права, поскольку за все время передачи вы не сделали ничего, кроме повторения, подобно попугаю, содержания статей, которые вы, разумеется, прочитали в местных газетах несколько недель назад. Но если журналисты все же не подадут на вас в суд, то подам я.

— Однако минуточку, мисс Верс!

— Нет, это вы подождите минуточку, ибо я еще не закончила. Самое малое, что вы могли бы сделать, это предложить мне столько же времени, сколько получили другие на экране. Но вас больше заботит, как извлечь максимальную выгоду из кучи недостойных намеков, не имеющих никакого отношения к правде. Вы меньше всего заинтересованы в том, чтобы я могла высказать свое мнение. Поэтому не вижу никакого смысла оставаться здесь. Я не получаю плату за то, чтобы развлекать телезрителей любой ценой, — в отличие от вас, мистер Хеллерман. И мне наплевать, если у вас в передачах вдруг обнаружится дыра. Заполняйте ее новыми порциями вашей скандальной чепухи, я умываю руки. — Мелоди бросила уничтожающий взгляд на Джеймса Логана, у которого хватило выдержки сидеть с довольным видом и улыбкой на губах. — Кажется, другой ваш гость горит желанием внести свою лепту в случае, если ваши кладези премудрости опустеют!

— Маленькая леди говорит о судебном деле! — воскликнул Хеллерман. — Та самая маленькая леди, которой, если мои сведения верны, грозит опасность оказаться в роли ответчика перед судом, а истцом будет… — Хеллерман остановился для вящего драматического эффекта, — не кто иной, как мой второй гость! Потому что в момент, когда идет наша передача, отец Джеймса Логана лежит прикованный к больничной койке по вине арендаторов помещений в Кошачьем ряду. Они не успокоятся, пока не очистят улицы по соседству с их магазинами от людей, которых называют «нежелательными». Сет Логан, еще несколько недель назад полный жизненных сил, как любой сидящий здесь, был навсегда искалечен!

Мелоди не обратила внимания на то, что ведущий вновь наговорил кучу возмутительной лжи о Сете. Ее слишком сильно задели прозвучавшие откровения о намерениях Джеймса.

— У вас хватило наглости целовать меня, зная все время, что планируете подать на меня в суд? — спросила Мелоди у Джеймса, пренебрегая шоком и возмущением публики, которые неизбежно будут вызваны ее разоблачениями, оглашением таких деталей личной жизни, какие в нормальных условиях она не доверила бы ни одной живой душе.

— Да, я планировал, — ответил Джеймс, кипя негодованием, — но…

— Почему же вам потребовалось так много времени, чтобы сказать мне это в лицо? Или вас не хватило на такой шаг, подобающий каждому приличному и прямому человеку?

— Вы бы услышали об этом от меня, если бы фактически не…

— Очень вам признательна! — сказала Мелоди; она трепетала при мысли, что может расплакаться горькими слезами и смотреть на нее будет весь Порт-Армстронг. Все, должно быть, уже убедились: самое лучшее развлечение в городе — это передача в прямом эфире по местному телевидению.

Дон Хеллерман злорадно сжал ладони.

— Маленькая леди расстроена.

— Если я еще раз услышу это обращение, — пообещала Мелоди, вскочив с кресла с такой скоростью, что сама поразилась, — я продемонстрирую новые для вас стороны термина «леди», после чего глупое самодовольство исчезнет с вашей физиономии быстрее, чем вы можете себе вообразить!

— О-о, — засмеялся он сдавленным смехом. — Теперь мы видим оборотную сторону того благопристойного фасада, который выглядел совершенно как подлинная реальность.

Джеймс тоже вскочил с места.

— Заткнись! — прорычал он на потрясенного ведущего. — Мелоди…

— Ты тоже заткнись, Джеймс Логан! — бросила она ему в лицо. — Никогда больше не смей даже заговаривать со мной!

Если бы ей дали выбирать, она вылетела бы из студии с быстротой, какую только могут позволить сапоги на высоких каблуках. Но гордость заставила ее продефилировать с королевской надменностью мимо сбежавшихся поглазеть рабочих сцены и техников.

Мелоди ничем не выдала своих чувств — даже глазом не моргнула. Она предпочла бы умереть, чтобы только не показать им, что душа ее разрывается от рыданий. Невидимые слезы лились не потому, что ее обидели, разозлили, оскорбили. За всем этим скрывалось другое — нечто более серьезное.

В какой-то момент между ночью, когда Сет попал под машину, и днем, когда у него обнаружились наконец признаки верного выздоровления, она влюбилась в его нахального, дерзкого, отвратительного сына. Но только теперь, когда Джеймс показал свое подлинное лицо, Мелоди поняла, что произошло. Она плакала потому, что видела признаки опасности, но не обратила на них внимания, хотя была достаточно взрослой и разумной, чтобы лучше разбираться в людях.