Сюзи, "Лед Зеппелин" и я - Мартин Скотт

Манкс морщится.

— Спросишь о ней снова, когда я не буду самым нудным человеком в мире.

Манкс последнее время грызет себя нещадно. Меня это беспокоит.

Главное, что я помню о своей рубашке–сеточке, — у нее были маленькие пуговицы, а петельки быстро потеряли форму и рубашка постоянно расстегивалась. Это был очень «лед–зеппелиновский» предмет одежды.

Манкс отправляется в библиотеку, чтобы посмотреть литературу по компьютерному программированию. У нее плохо движется ее анимация, и это ее беспокоит. Я спросил, не поможет ли она мне судить литературный конкурс, и она ответила, что поможет. Если у нее будет время.

На следующий день я расстраиваю Манкс.

— Поверить не могу, что ты переспал с Джейн, — говорит она с негодованием.

— Ей одиноко. Ей нужен друг.

— Друг? Да она тебе даже не нравится.

— Для того, чтобы с кем–то переспать, не обязательно, чтобы этот кто–то нравился, — парирую я. —Разве когда человек не нравится, его привлекательности не видно? Это может даже возбуждать.

— Ты мне противен.

— К счастью, я не противен Джейн. Она сюда приехала подавленной, а уехала счастливой. Ну не то чтобы счастливой, может быть, но, клянусь, она стала гораздо бодрей. И, вообще, ты ошибаешься в том, что мне не нравится Джейн. Мне не нравится та Джейн, у которой депрессия из–за лишнего веса. Знаешь, та Джейн, которая тощая. А женщина, которую я взбадривал вчера ночью, — это та Джейн, у которой депрессия беспричинная.

— А, вон какая Джейн, — говорит Манкс. — Помню ее. Какая удача, что «прозак» менее эффективен, чем задумывалось. А то у тебя сроду не было бы секса. Ты когда–нибудь спал с психически нормальными?

Я задумываюсь.

— Давненько не случалось. Но я тут ни причем. Что поделаешь, если все женщины, которые мне встречаются, страдают булимией, анорексией, шизофренией, клинической депрессией, маниакально–депрессивным психозом, отвращением к себе, синдромом саморазрушения, склонностью к самоубийству или еще какой–нибудь формой борьбы за смысл жизни, или еще как–нибудь бьются за то, чтобы найти причину жить дальше. Я не знаю, что с ними всеми такое.

— Это не мешает тебе заманивать их в постель путем выслушивания их проблем.

Я признаю, что это правда. Проблемы моих знакомых женщин нередко были мне во благо.

— Но я — не причина их проблем. Вред наносит общество. Я просто собираю обломки. И, можно сказать, оказываю ценную социальную услугу. Все–таки никому не хочется совершать самоубийство в процессе ебли. Ну почти никому. Полин — особый случай, и ей этого хотелось не только со мной. И я всегда с утра готовлю хороший завтрак. Я очень предупредителен.

Это правда. Я такой. И я отличный слушатель. Я научился этому в школе, слушая Сюзи. Сюзи сказала мне: Зед собирается бросить школу и поехать в Лондон, и хочет, чтобы она поехала с ним. На удивление, Сюзи не отринула идею с порога. Она любила Зеда, но против него возражали родители. Из–за этого дома возникали споры. Может, и впрямь стоило переехать.

Я считал это ужасной идеей, но не сказал так из страха показаться тупицей. Поэтому просто слушал и смотрел в ее глаза, чуть раскосые, восточные.

Сюзи. Блондинка, похожая на кошечку. Я никогда не встречал подобной женщины.

У нее был мягкий голос. И очень аккуратный почерк. И мало завиральных идей. Казалось, она всегда относилась к своей жизни очень трезво.

Конечно, завиральные идеи бывают у всякого. Я долгое время верил, что в ночь на 14 ноября над Глазго пролетел настоящий цеппелин. Он завис над Ренфилд–стрит как раз рядом с «Гринз–Плейхаусом». Я в восторге не спускал с него глаз и надеялся, что он не рухнет, объятый пламенем, как цеппелин с обложки первого альбома.

Многие годы я был убежден, что в ту ночь над Глазго пролетал цеппелин. И мне это даже не казалось странным пока я не рассказал об этом приятельнице, которая при этом посмотрела на меня долгим взглядом. Когда я как следует об этом подумал, пришлось признать, что это маловероятно.

— Он там мог быть, — сказал я громко, и довольно строптиво. — Может, это была реклама концерта.

К тому времени у меня был только один друг, который жил в Глазго. Я ему позвонил.

— Ты помнишь, «лед–зеппелиновский» концерт? Над Глазго летал настоящий цеппелин? Мне кажется, я помню, как он висел над «Гринз–Плейхаусом».

Мой друг расхохотался:

— Конечно, не летал над Глазго никакой цеппелин, — сказал он. — Ты что, накурился тогда?

— Нет, я в том возрасте наркотики не принимал. Но я помню. Он попал в луч прожектора.

— Не было никаких прожекторов.

— Прожекторов не было?

— Нет.

Было тягостно узнать, что все эти годы я воображал могучее воздушное судно, которое звало меня на концерт. Огромный цеппелин над Глазго, который видел только я. Какая–то мозговая аберрация, вынужден был признать я.

На ковре в «Гринз–Плейхаусе» были вытканы слова. Они гласили: «Здесь «Гринз». Здесь хорошо». Это несомненно правда. Другие люди это тоже помнят.

Я иду с Манкс в супермаркет, но на всех продуктах я вынужден читать их состав, выискивая консерванты и вредоносные химикалии, и это начинает ее раздражать.

— Почему ты смотришь состав каждый раз, когда покупаешь булку хлеба?

— А вдруг он изменился?

Ничего не могу с собой поделать. Я отношусь к еде с подозрением. Манкс таких подозрений не испытывает, но еда все равно вызывает у нее депрессию. Она последнее время плохо ест. Купив то, что нужно малышу, мы идем к кассе.

Магазинная тележка катит гладко и ровно. В наши дни конструкция магазинных тележек по–настоящему улучшилась. Это прогресс. Наша очередь подходит мгновенно.

— С тех пор, как ввели штрих–коды, через кассу стало проходить куда быстрее.

— Это верно, — говорит Манкс. — Отрицать не приходится, этот супермаркет в тыщу раз, лучше чем был.

Несмотря на это, купить себе еды нам не удается. Меня беспокоит Манкс. Она мало ест.

Мы на автобусе едем назад ко мне домой и смотрим кабельное телевидение. Жмурик Стив Остин в чемпионате Всемирной федерации реслинга дерется как зверь с Гробовщиком, татуированной немезидой ринга. Гробовщик выигрывает, но лишь благодаря подлому трюку своего секунданта, который вопиющим образом нападает на рефери. Толпа в ярости.

— Не беспокойся, — говорю я малютке Малахии. — Жмурик Стив Остин вскоре сделает новую попытку. Никто не может надолго одержать над ним верх.

— А я и не знала, что реслинг — это так интересно, — говорит Манкс.

— Потому что это американский реслинг. Британское телевидение совсем скатилось. По сравнению с такими вещами мы неконкурентоспособны.