Без чайных церемоний - Ольга Тарасевич

– Мое солнышко, – замурлыкала Марго, – не надо жечь с пацанами мой офис. Я сейчас закажу еду, мы поедим, а потом устроим такое, что ты даже представить себе не можешь…

Выбросив разговор с гадалкой из головы, Марго нажала на газ и помчалась к Андрею. Он такой милый. С ним так хорошо. С чего бы это от него в самом деле надо отказаться?..

За тридцать лет до описываемых событий

«Он просто выключил меня из своей жизни. Так же равнодушно, как щелкают выключателем, выходя из комнаты. Щелк – и пустая комната погружается в темноту.

Мы вернулись в Москву, и все стало, как прежде. Он курил на лестнице, целовал после лекций свою девушку, мне хотелось поймать его взгляд, но он смотрел сквозь меня…

Как мне себя вести? Можно ли что-то предпринять, чтобы вернуть его руки, обвившиеся кольцом вокруг моей талии? Я терялась в догадках, а безучастно сменявшие друг друга дни безжалостно уносили его все дальше и дальше, абсолютно не моего, но такого любимого.

Помню, как впервые упала в обморок. Лифт в общаге отключили, вроде шла по ступенькам, зажав под мышкой стопку книг и тетрадок, и вдруг – пустота, чья-то рука трясет меня за плечо, я открываю глаза и вижу заляпанные грязью туфельки, и свои книги, разбросанные по полу.

Девчонки в общаге обо всем догадались раньше меня. И посоветовали сходить куда следует…

Очередь в обшарпанном коридоре, холод инструментов, и визгливый голос тетки в белом халате:

– Да у тебя уже четырнадцать недель беременности! Живот себе нагуляла!

Кое-как я сползла с холодного металлического кресла, унизительного, отвратительного. Тетка, презрительно сжав тонкие губы, что-то старательно писала в моей карточке.

– Вот, пусть теперь в деканате с тобой разбираются! – почему-то обрадованно сообщила она.

Наконец, смысл ее слов дошел до моего сознания. В последнее время я плохо себя чувствовала и еще хуже соображала.

– То есть у меня будет ребенок?

– А ты как думала?

Я знала его адрес, но было как-то неудобно звонить в квартиру. Ночь пришлось провести в подъезде, дожидаясь, когда он отправится на лекции.

– Что ты здесь делаешь?

Голос без всяких эмоций…

– У меня будет ребенок.

Он схватился за голову:

– Ты что, задумала меня подловить? Хочешь, чтобы я на тебе женился? Жилплощадь в Москве тебе понадобилась?

Даже в этот момент мое сердце разрывала любовь. Я молчала.

– У тебя ничего не выйдет. Тебе просто никто не поверит, а я от всего откажусь. Не смей ходить к моим родителям. Да и в институте, уж пожалуйста, не вздумай качать права.

Он хлопнул входной дверью и сел в черную «Волгу», поджидавшую его у входа.

Я подумала, что, наверное, придется перевестись на заочное отделение. Мне было больно. Я была счастлива. Ведь у меня будет ребенок – наш ребенок, – и ради этого я готова выдержать все.

С учебой оказалось все не так просто.

Замдекана, глядя на меня поверх очков, колотила по столу своим сухоньким кулачком.

– Мы получили из поликлиники информацию о том, что вы беременны. Кто отец вашего ребенка? – вопрошала она, и ее седые букольки осуждающе тряслись.

– Не знаю, – твердо сказала я.

Бросить его, милого, любимого, дорогого, на растерзание этой фурии? Ни за что на свете. Вот только если бы он был со мной хоть чуточку добрее, хоть самую малость…

– Тогда откуда появилось заявление на имя декана, в котором утверждается, что отцом вашего ребенка является студент нашего института?

Я похолодела. Девчонки, милые бесхитростные соседки по комнате, устав слушать мои всхлипывания в подушку, решили, как водится, вывести мерзавца на чистую воду.

– Вы аморально себя ведете. Вы оклеветали одного из лучших наших студентов – комсомольца, с хорошей успеваемостью, активно занимающегося общественной работой. Сегодня вечером состоится комсомольское собрание, на котором будет рассматриваться вопрос о вашем дальнейшем пребывании в институте. А теперь можете быть свободны, – ледяным голосом сообщила замдекана.

Собрание проходило в актовом зале. На него согнали всех, кого можно – преподавателей, студентов всех курсов, даже лаборантов.

Он сидел в первом ряду – красивый и равнодушный. Его девушка, бросая на меня время от времени презрительные взгляды, сжимала его ладонь так крепко, что у нее побелели костяшки пальцев.

– Несмотря на хорошую успеваемость, эта студентка ведет аморальный образ жизни. Таким не место в наших рядах, – звонко отрапортовала староста.

На нее никто никогда не обижался, как на юродивую. Она всегда говорила то, что требовалось деканату.

– Поступок этой студентки оскорбителен. Она опозорила всех нас. Она дискредитировала образ советского студента, который активно тянется к знаниям, стремится к созданию прочной семьи и труду на благо укрепления социалистического государства. Предлагаю поставить вопрос о ее исключении из нашего института, – потрясая букольками, провозгласила замдекана.

Возле дверей послышался шум.

– Мне тоже есть что сказать! Почему меня не пускают?!

Я узнала этот голос. Моя соседка по комнате, приехавшая в Москву из деревни под Куйбышевом. Ее звали Татьяной, но мы окрестили ее Танком – за особую, если можно так выразиться, проходимость. Куда уж было дежурившим у двери первокурсникам сдержать ее натиск.

Она ворвалась в актовый зал – крупная, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, растрепанная, как фурия, – и сразу же бросилась к трибуне.

– Послушайте! Мы с вами взрослые люди. И знаем, что детей находят не в капусте. Почему отец ребенка должен выйти сухим из воды? Почему вы все накинулись на эту девушку, а он сидит тут в первом ряду и за всем этим наблюдает! Сукин ты сын! Да какой ты на хрен мужик после этого!

Он поднялся и преувеличенно громко сказал:

– Я первый раз вижу эту девушку.

В горле застрял горький комок. Почему он так со мной поступает? Ведь ему наверняка доложили, что я молчала в деканате, как партизан на допросе.

В отличие от меня Танк не растерялась:

– Тогда откуда она знает, что у него родинка на груди?

Он инстинктивно потянулся к вороту рубашки. Завидев этот непроизвольный жест, зал зашумел.

– О каком исключении может идти речь?

– Пусть оба отвечают, в самом-то деле!

– Собрание прекращено! – плохо смазанной калиткой скрипнула замдекана.

Утром на доске рядом с расписанием красовался приказ. Решением совета комсомольской ячейки при полном одобрении деканата меня с Танком исключили из института и комсомола. Меня – за аморальное поведение, Танка – за клевету.