Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

Церемония передачи дареных лошадей русскому царю начиналась на посольском дворе, где стрельцы принимали дары в очередности, указанной в списке. Далее процессия выстраивалась по порядку и шествовала в Кремль; здесь же ехали посольские кареты и верховые дворяне и офицеры от каждой из сторон, сопровождающие процедуру передачи. Коней в качестве подношения вели в начале шествия, перед посольской каретой или санями[177]; конское убранство могло украшаться символическими знаками, указывающими на их особое происхождение. Так, дарами Великого голландского посольства 1675–1676 гг. были 8 лошадей в попонах, на которых выткали гербы принца Оранского. «Таким образом подвигалось шествие, при постоянных звуках труб и литавр Стрельцы… все время играли на своих флейтах и свирелях и били в барабаны. Весь путь был так битком набит народом, что даже на крышах домов и на галереях башен все было заполнено. Действительно, ведь и было на что посмотреть», — вспоминает Б. Койэтт[178]. По прибытии в Кремль лошади, в зависимости от породности, поступали в одну из царских конюшен.

Царские отдарки можно оценить на примере предназначавшихся для датского принца герцога Иоганна (жениха царевны Ксении, единственной дочери Б. Годунова), который посетил Москву в 1602 г.; их великолепие, согласно обычаю, соответствовало статусу церемонии.

Для встречи герцога в Нарве была отправлена великокняжеская свита, состоявшая из 2000 конников и 500 человек пехоты. Для путешествия герцогу была предоставлена коляска, которую постоянно сопровождали 500 конников. У Старицы герцога ожидали еще 4000 вооруженных конников в парадной одежде. Здесь его ждали богатые подарки, в том числе «от великого князя и царя всея Руси три прекрасные лошади. Между ними одна белая с черными, очень частыми пятнами, точно рысь. На каждой лошади серебряная сбруя, на русскую стать седло, обитое бархатом, серебром и золотом, и все это прекрасной работы»[179].

Поблизости от Москвы герцога встречали 1500 конников из числа московской придворной знати; как и прочие, они были одеты в самые лучшие кафтаны из золотой и серебряной парчи. Вызолоченное убранство их лошадей не уступало этим одеждам по своему богатству. Общее количество конных встречников, по подсчету посланников, достигало десяти тысяч[180].

Торжественное действо сопровождалось музыкой: били барабаны и литавры, которые при непосредственном въезде в город сменились на звон кремлевских колоколов. Здесь герцогу был подарен «от имени царя прекрасный, серый в яблоках конь, в серебряном, вызолоченном седле и в чепраке из золотой парчи; нашейник у коня был серебряный, позолоченный, также и уздечка, по русскому обычаю, двойная»[181]. Богато убранными конями были одарены и другие участники посольства, по их словам, и «большие и малые»[182]; на них они и въехали в Москву[183].

На другой день после приезда герцогу был прислан царский стол из 99 (по другим сведениям — из сотни) кушаний на блюдах из чистого золота и восемь разного рода напитков в ендовах[184]. Церемония торжественной передачи послам кушаний с царского стола также происходила торжественным порядком, причем А. Олеарий в 1634 г. отмечал, что в раннее время иноземные послы обедали у царя, теперь же еда присылается гостям на подворье[185]. Соответственно сказанному, церемония торжественной передачи послам кушаний с царского стола встречалась в XVII в. чаще, чем прежде.

Царский стол, если он посылался единой подачей, включал в себя колоссальное количество еды и питья, столовых приборов и принадлежностей. «Когда великий князь праздновал день своего рождения, — вспоминает Георг Тектандер, посланник Священной Римской империи, — нам, как и раньше, прислали из дворца 200 человек, которые несли каждый по блюду с разными рыбами, ибо это был постный день у московитов. Впереди же всего несли голые хлебы — каждый хлеб по два человека. Сперва поднесли один господину Послу, а потом и остальным, по старшинству чина, с теми же словами… что Великий Князь, дескать, нас ими жалует»[186]. Иностранцы, побывавшие при русском дворе, отмечали, что получать кушанья, отведанные царем, считалось высшей честью, на которую только могли рассчитывать посланники[187]. Центром внимания и в этой церемонии был всадник в богатом уборе — распорядитель, призванный объявить послам царскую милость[188].