Флорентийка - Жюльетта Бенцони

И оба мужчины направились в бальную залу. Фьора с отцом остались стоять, ожидая, пока выйдет бургундский посланник: как и в других флорентийских домах, лестница в роскошном доме Медичи была узкой и крутой. Сжав кулаки, Филипп де Селонже застыл на месте. Он, казалось, боролся с желанием догнать Лоренцо, чтобы заставить его жестоко раскаяться в брошенных с таким презрением словах.

Наконец он пересилил себя и, пожав плечами, громко сказал в расчете на то, что его услышит Лоренцо:

– Не всегда получается так, как нам того хочется. Вот когда монсеньор Карл одолеет швейцарских кроканов и Бургундия снова станет королевством, тогда вы узнаете, каков его гнев!

Резким жестом Селонже подозвал двух людей из эскорта, ожидавших его в углу зала. Уже уходя, бургундец заметил отца и дочь Бельтрами и направился прямо к ним. На его лице, таком суровом еще минуту назад, показалась улыбка:

– Мадемуазель Фьора, именно вас мне бы и хотелось повидать до отъезда. Я надеялся если не потанцевать, то хотя бы минутку поболтать с вами. Думаю, что ради этого мне стоит немного задержаться.

И с этими словами бургундец предложил девушке свою руку, но Бельтрами решительным жестом отвел ее.

– Вам не стоит медлить, мессир! Недавно вы произнесли такие слова, после которых ваше присутствие в этом доме стало явно нежелательным. Что же касается моей дочери, то я не совсем понимаю, о чем бы вы могли с ней говорить.

– Ну… о всяких пустяках, которые так интересуют молоденьких девушек. Может быть, она бы объяснила, почему мне так знакомо ее лицо. Мне кажется, что я ее уже встречал. Только не вспомню где и когда… Даже неловко… Как можно забыть такую красавицу!

Фьора уже открыла рот, чтобы объяснить, что рыцарь, вероятно, когда-то встречал ее мать, но Бельтрами не дал ей этой возможности.

– Мессир, вы ошибаетесь. Моей дочери только семнадцать, и она никогда не покидала родины. Если только с вашей стороны это не какая-то хитрость… которую часто применяют, чтобы познакомиться с приглянувшейся девушкой! До свидания, мессир! Нам пора.

Ответ этот, хотя и вежливый, был произнесен тоном, не терпящим возражений. Селонже не стал настаивать и пропустил вперед отца и дочь Бельтрами. Фьоре удалось украдкой перехватить его взгляд, одновременно задумчивый и вопрошающий. На этот раз бургундец не вызывал в ней раздражения, как во время предыдущих встреч. Наоборот, девушку охватило смутное сожаление, как будто ее лишили чего-то интересного. Однако Фьора слишком уважала родительскую волю, чтобы открыто выразить непослушание. Если она и осмеливалась перечить отцу, то только про себя.

Внизу у лестницы дочь и отца ожидали слуги, чтобы проводить до дома, освещая дорогу факелами. Но этой ночью не пришлось их зажигать: все городские улицы были наполнены светом, музыкой и смехом. Пир продолжался и на площадях, где по распоряжению Лоренцо Великолепного было поставлено угощение для «тощего народа»: мелких торговцев и ремесленников. Повсюду выступали певцы, уличные комедианты смешили публику различными трюками. Ночь, накрывшая Флоренцию своими крыльями, выдалась тихой и звездной…

Перед бронзовыми воротами Баптистерия, позолоченные фигурки на которых в неровном свете факелов казались ожившими, собралась веселая толпа студентов и подмастерьев. Они вовлекли в свой хоровод проходивших мимо купца и его дочь.

– Этой ночью все веселятся, мессир Франческо, – воскликнул один из студентов при бурном одобрении всех присутствующих. – Потанцуем! Домой еще успеется…

– Друзья мои, время танцев для меня давно прошло, – добродушно ответил Бельтрами. – А моя дочь уже устала танцевать…

– Устала? Такая красавица?

Один из молодых людей, с лютней за спиной, отделился от толпы. Он встал перед развеселившейся Фьорой на колено и запел:

О роза, сорванная с зеленой ветки,

Ты цвела в саду любви…

Песня пользовалась в городе популярностью. Все хором ее подхватили, а улыбающаяся Фьора протянула молодому певцу руку для поцелуя. В эту минуту Бельтрами открыл свой кошелек и, вынув из него пригоршню монет, бросил их в толпу:

– Ночь длинна, дети мои! Веселитесь хорошенько да не забудьте выпить за наше здоровье!

Этот щедрый жест был встречен с восторгом. Подобрав монеты, вся компания под звуки лютни, флейты и тамбурина проводила отца и дочь до самого дома. На прощание хозяин распорядился, чтобы лакеи, несшие факелы, угостили веселую молодежь вином, после чего все отправились танцевать до самого утра.

Фьора с отцом поднялись наверх. Бельтрами выразил желание пойти в студиолу, чтобы поработать над недавно приобретенной греческой рукописью. Фьора последовала за ним. В задумчивости она подошла к портрету и, приподняв покрывало, взглянула да него.

– Сейчас не время! – укоризненно произнес Франческо. – Тебе пора спать…

– Ну я прошу тебя, отец, позволь еще немного им полюбоваться! Подумай, ведь я совсем недавно его для себя открыла! Только ты никогда не говорил мне имени оригинала.

– Я же сказал тебе, что женщину на портрете зовут Мария.

– Стольких женщин зовут Мария! Этого недостаточно.

– Пока тебе придется довольствоваться лишь именем. Позже я тебе все о ней расскажу…

– Другими словами, когда-нибудь, через много-много лет. А мне бы очень хотелось знать… Этот иноземец… этот Филипп де Селонже, – добавила она, внезапно покраснев, – мог ли он быть с ней знаком?

– Даже если допустить такую возможность, в то время он был еще ребенком…

– А сходство, о котором он упоминал?

Бельтрами сжал в своих ладонях хрупкие пальчики Фьоры.

– Не упорствуй, дитя мое! Ты не заставишь меня сказать то, о чем я желал бы умолчать. Не утомляй меня! Иди спать! А вот и донна Леонарда! Она пришла за тобой…

И действительно, послышался легкий стук, дверь отворилась, и на пороге возникла донна Леонарда.

– Я ждала вас только к утру. Что случилось?

– Ничего. Мне просто захотелось вернуться. Было совсем не так весело, как я надеялась, – ответила Фьора.

– Сам монсеньор Лоренцо танцевал с ней, а она еще недовольна!

Но Леонарда ничего не слушала. Она заметила портрет, который Фьора только что переставила, чтоб на него падал свет от камина. Ее округлившиеся глаза с изумлением остановились на Бельтрами:

– Откуда у вас ее портрет? – спросила Леонарда беззвучным голосом.

– Художнику он удался благодаря ее сходству с Фьорой. Правда, удивительно?

Бельтрами деланно засмеялся, но Леонарда, казалось, не слышала его слов.

– Зачем он вам?

– Просто мне так захотелось. Этой причины недостаточно?

Глубокий вздох, напоминающий шум кузнечных мехов, вырвался из груди Леонарды:

– Вы сами себе судья, мессир Франческо, но, должна заметить, что мне это не нравится… Использовать сходство живого с тем, кого уж больше нет, значит, искушать судьбу… а может быть, и самого дьявола. Если бы ребенок…