Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар

– Я попросила… она привела меня, – выдохнула Ма.

– Вы в порядке?

– Я пришла повидать Хафиза.

– Он скоро придет.

Объявления, интервью, бюро по трудоустройству. Вот что он делал целыми днями.

– Подожду, – сказала она. – А ты как?

– Нормально.

Должно быть, она сама все поняла, потому что обмякла на стуле и закрыла глаза.

«Посмотрите, – хотела я сказать ей, – мое лицо зажило. Синяки сошли, порезы затянулись. Остался только шрам на разбитой губе. Я правда в порядке».

Но я не могла найти слов, чтобы утешить ее. Что я могла сказать, чтобы утешить мать, которая узнала в тот день всю ужасную правду?

В ресторан вошла пара, и я извинилась. Я как раз протягивала им меню, когда вошел Хафиз.

– Получил, – сказал он.

В его взгляде должно было ощущаться больше радости, в голосе – больше торжества, но всего этого не хватало. Смерть Паши Моради должна была освободить его, но всякий раз, глядя на меня, он заново вспоминал обо всем.

– Я думал, ты в безопасности, – сказал он той ночью, обрабатывая мои раны. – Я думал, он по мальчикам. По мужчинам. Но дело не в этом. Дело в его власти над людьми. – Хафиз носил свою вину, как оболочку из ненависти к себе, даже сейчас, когда должен был бы радоваться новой работе.

– Ты будешь водить грузовик? – спросила я.

– Мне надо будет подучиться, но им понравилось, что я умею чинить машины. Я начинаю со следующей недели.

– Здорово, – я почувствовала небольшое облегчение.

Мы так нуждались в этом. В ощущении, что мы заслуживаем удачи. В надежде на завтрашний день.

– Хафиз, – я указала себе за спину. – Пойди поговори с ней. – Оставив его с Ма, я пошла к посетителям.

Когда я вернулась, Ма выглядела расстроенной.

– Заставь его понять, – сказала она. – Он говорит нет. Говорит мне нет.

– Ма, – взял Хафиз ее руку, – сейчас неподходящее время, но у нас уже скоро будет свое жилье. У меня теперь есть работа. Обещаю, что приду и заберу тебя.

– Сейчас. Возьми меня сейчас, – заплакала она. – Я не могу с ним жить. Я останусь тут. Останусь. Я шью. Я готовлю. Я помогу. – Она закашлялась, судорожно хватая ртом воздух между приступами кашля.

– Тетушка, надо идти, – ласково похлопала ее по плечу Фарназ.

Ма поглядела на Хафиза.

– Скоро, Ма, – пообещал он.

Она медленно пошла к дверям. Я подумала, как же должны болеть ее распухшие ноги.

Вечер прошел в сплошном потоке еды, грязных тарелок и громкой музыки. Когда все закрылось и мы легли спать, я расставила вокруг матраса мышеловки – единственный способ спокойно спать после ужаса первой ночи здесь.

Мы лежали на матрасе спиной к спине. Теперь я понимала, почему Хафиз спал, отвернувшись от меня. Во сне ты уязвим, это беззащитное время, и ты не хочешь, чтобы кто-то видел твое лицо, когда темные тени искажают его черты, отражая на нем твои сны.

Нас разбудил резкий звонок телефона. Хафиз, спотыкаясь, пошел на кухню, чтобы ответить.

Я взглянула на часы. Три пятнадцать утра.

Когда Хафиз не вернулся, я пошла искать его.

– Это Фарназ звонила. – Он сидел за одним из столов в зале, едва различимый в темноте.

Я начала дрожать, потому что поняла – случилось что-то плохое.

– Ма… – Он не отрывал глаз от стоящей на столе солонки, переводя взгляд с нее на свои руки. – Она ушла…

– Куда? – Я подумала о ней, запертой в этой крошечной квартире, смотрящей на пустое место, где стоял ее стеклянный шкафчик.

– Шейда, она умерла. Врачи сказали, ее сердце больше не выдержало. Что они понимают? – Хафиз рассмеялся. Это был горький звук, похожий на стон. – Это все я. Это я подвел ее.

– Не казни себя, – сказала я.

Напротив, через улицу, менялись огни светофора. Красный, желтый, зеленый – все они отбрасывали на наши лица странный отсвет. Улицы были пусты, а они продолжали гореть, меняясь по заданной схеме.

– Когда будут похороны? – спросила я после бесконечно долгой паузы.

– Педар не хочет видеть нас там.

– Это твоя мать. Он не может тебе помешать.

– Может, так и лучше. Если я его увижу, я его убью.

– Хафиз… – Я протянула к нему руку, но он отшатнулся.

– В тот день, когда мы встретились, я хотел только, чтобы Ма от меня отстала. Я думал, скажу: «Вот. Я ее увидел. Она мне не нравится». Я и раньше так делал. Я не мог сказать ей, что я искалечен, что никакая девушка этого не заслуживает. – Он все крутил в руках стеклянную солонку.

– Но ты мне понравилась, – сказал он. – Ты была милая. И невинная. Я подумал, если пробуду какое-то время рядом с тобой, то стану… менее грязным. И вот я поднял тебя на пьедестал, как те фигурки, что так любила Ма. Я хотел, чтобы ты оставалась чистой, чтобы была в безопасности. А вместо этого затащил в грязь и тебя. Я подвел тебя, Шейда, так же, как сегодня подвел Ма.

Я смотрела, как он опустил голову на стол. Он тонул, захлебывался, позволяя волнам вины и стыда захлестнуть его. Картина на стене ресторана, изображавшая Посейдона, словно дразнила меня. Я видела на ней Пашу Моради, восставшего из глубин, собирающегося пронзить Хафиза своим трезубцем.

Нет.

Он забрал мальчика. Но мужчину он не получит.

Я обняла Хафиза. Я стала баюкать его. Убрала с его лица прядь волос. Я собрала расплывающиеся куски и сложила их воедино. Когда он наконец взглянул на меня, я поцеловала его. Когда он отвернулся, я поцеловала его. Я сцеловала с него слои въевшейся скорби, чтобы он вновь почувствовал себя чистым. Я отдала ему все, чего хотела бы для себя. Любовь, и нежность, и желание принадлежать. И постепенно он повернулся ко мне в темноте и прижался лбом к моему.

Я стянула с плеч лямки своей ночной сорочки и заставила его поглядеть на меня. Моя кожа светилась красным, желтым, зеленым. Я взяла его руку и прижала к своей мягкой, теплой плоти. Он ахнул и наконец позволил себе дышать.

– Шейда… – Он обхватил меня и приподнял.

Мы занимались любовью, вцепляясь друг в друга из чистого эгоизма. Ему нужно было спрятаться от боли, а я так хотела быть желанной. Мы были связаны большим, чем наши золотые обручи. За нами охотился один и тот же хищник, и я знала: когда Хафиз, беря меня, прикрыл мое лицо, так будет всегда.

10 ноября 1995 года

Я достала алое пальто, которое Хафиз купил мне той первой зимой. Оно уже немного обтрепалось, но все равно напоминало мне о горячей пицце и юных мечтах.

Я повезла детей в общественный центр. Заин начал вместо плавания заниматься игрой на гитаре.